Старец Горы (Шведов) - страница 68
– И что сказала Марьица? – спросил заинтересованный Глеб.
– Влепила мне пощечину, – печально вздохнул Бернар. – Слушай, барон, у тебя не найдется дела для благородного человека, где-нибудь подальше от Антиохии? Эта женщина никогда не простит мне своего обретенного счастья. Еще бы! Я принудил благочестивую христианку отдаться оборотню, колдуну и язычнику в одном довольно симпатичном ей лице.
Благородный Глеб в задумчивости подошел к столу, за которым всю ночь пировал Бернар, наполнил до краев серебряный кубок и залпом его осушил. Вино оказалось превосходным, но настроения барона оно не улучшило. Шевалье де Сен-Валье, разрешив одну проблему, тут же породил другую. Конечно, клирики порой смотрят сквозь пальцы, на шалости благородных шевалье, но это явно не тот случай. А на брак с Венцелином Марьица никогда не согласится. Лузарш за минувшие годы очень хорошо изучил эту странную женщину. Княгиня была горда, своенравна, но в ее преданности христианской вере трудно было усомниться. Положение могло спасти благословение отца, но вряд ли князь Владимир, к слову, легко отрекшийся от своей дочери, согласится на ее брак с боярином Гастом. Разве что к этому его подвигнут политические обстоятельства.
– Ты сам до этого додумался? – спросил Глеб у шевалье, не повернув головы.
– Ролан подсказал, – не стал отпираться Сен-Валье. – Марьица сильно переживала по поводу гибели людей в Иерусалиме. Ей казалось, что погибли они из-за нее. Шевалье де Бове выяснил, что Даимберт сговорился с византийцами. Эта женщина мешает басилевсу. Рано или поздно, они бы ее устранили, Глеб. Так сказал Ролан, и я с ним согласился. А теперь она не вдова претендента на императорский престол, а самая обычная потаскуха, коих немало трется вокруг благородных мужей.
Возможно, Роланом де Бове двигали добрые чувства, не исключено, что он испугался за брата, который вполне мог стать жертвой чужой интриги. В одном только Глеб не сомневался, исмаилит человек коварный и очень неразборчив в выборе средств в любых делах, и злых, и добрых.
– Истинный федави, ничего не скажешь!
Старинная крепость Дай-эль-Кебир, построенная, по слухам, берберами несколько сот лет назад, прикрывала единственный проход, ведущий в цветущую долину, где проживало до пятидесяти тысяч человек. Абу-Али, верой и правдой служивший Гассану ибн Сулейману, очень ловко воспользовался неразберихой, царившей в стане сельджуков по случаю нашествия франков, и прибрал к рукам сразу и крепость, и долину. Довольный расторопностью своего подручного Старец Горы, большую часть времени проводивший в крепости Аламут, расположенной на юге Ирана, назначил бербера эмиром Горной Сирии и передал под его начало пять тысяч отборных воинов, готовых обрушиться на врага по первому же слову шейха Гассана, коего они почитали как пророка. Но дабы у почтенного Абу-Али не закружилась голова, предусмотрительный Гассан назначил к нему в соправители Бузург-Умида, человека ловкого и хитрого, неплохо разбиравшегося в делах торговых и финансовых, и вполне способного навести порядок в принадлежащих ассасинам городах и селах. Удаленность Горной Сирии от подвластных шейху земель создавало немалые трудности в управлении ею, но Гассан ибн Сулейман тем и славился среди своих горячих сторонников, что умел отыскать выход из любого положения. О том, что шейх сейчас находится в крепости, Руслан узнал от бека Саббаха, встретившего его у самых ворот. Встреча с Гассаном не входила в расчеты шевалье, но поворачивать коня было уже поздно – ворота со скрипом захлопнулись за его спиной. В отличие от замков, выстроенных на сирийской земле византийцами, арабами и сельджуками, крепость Дай-эль-Кебир имела овальную форму. Возможно, это диктовалось особенностями местности, но не исключено, что берберы строили ее в соответствии с обычаями, распространенными на их прежней родине. Ибо, по слухам, предки берберов были выходцами из Европы, попортившими немало крови как римским, так и константинопольским правителям. Ролан с первого взгляда оценил высоту внешних стен, достигавших пятнадцати метров. Две огромные башни, построенные, судя по всему, много позднее, чем стены, и соединенные между собой галереей, разделяли двор на две неравные части. Передняя часть отводилась под хозяйственные надобности, а задняя, уступающая ей площадью почти втрое, служила местом отдохновения для привилегированных обитателей крепости и представляла собой сад из фруктовых деревьев, завезенных сюда из Сирии и Месопотамии. О чудесном саде Руслану рассказал Саббах, еще до того, как молодой рафик ступил в его пределы. По словам Саббаха, в этом фруктовом раю трудились мастера, вывезенные из Каира, а землю для деревьев на каменистое плато доставляли на ослах и верблюдах из долины, расположенной за перевалом. Абу-Али знал о пристрастии своего учителя к садам и виноградникам, а потому за короткий срок сделал все возможное, чтобы создать в суровой и неприступной твердыне воистину райский уголок. Посреди сада располагался небольшой пруд, наполняемый дождевой водой, а возле пруда возвышалась беседка, увитая виноградной лозой. Именно к этой беседке, почтенный Саббах, взявший на себя роль проводника, повел гостя по усыпанной крупным морским песком тропинке. До сих пор Руслан видел шейха Гассана только однажды, лет пять тому назад, когда вместе с группой юношей проходил обучение в замке Аламут. За эти годы многое изменилось в жизни не только сына варанга Избора, но и в жизни сына торговца Сулеймана, который из даиса исмаилитов, зависимого от каирского халифа, превратился в пророка. Руслан Гаст, попавший в Аламут волею судьбы и своего опекуна Хусейна Кахини, был одним из тех профессиональных убийц, которые своей самоотверженностью и бесстрашием помогли шейху Гассану приобрести громкую и страшную славу одного из самых могущественных и безжалостных владык Востока.