– К моему большому сожалению, король Конрад не воспользовался удобным случаем, чтобы поставить обнаглевших византийцев на место, – сокрушенно покачал головой епископ Теодовит, продолжая начатый разговор. – Многие разумные люди в окружении папы Евгения полагают, что Византия не станет нашим искренним союзником в этом походе, как это уже было в годы Алексея Комнина. Скажу более – Константинополь будет нашим самым опасным врагом. По моим сведениям, полученным из надежных источников, Мануил уже вступил в переговоры с иконийским султаном Махмудом, сыном того самого Кылыч-Арслана, которого разгромили наши доблестные предшественники пятьдесят лет тому назад. Рожер Сицилийский считает, что с нашей стороны будет величайшей ошибкой, позволить императору Мануилу строить козни у себя за спиной. Он не исключает и того, что коварные византийцы ударят нам в тыл, как только мы ввяжемся в войну с сарацинами.
– Король Конрад числит благородного Рожера своим недругом, – угрюмо бросил Вельф Брауншвейгский, – и вряд ли станет прислушиваться к его словам.
Герцог Вельф к своим тридцати пяти годам уже успел испить горечь поражения, лишившего его императорской короны. Под стенами Вейнсберга брату Генриха Гордого не помогли ни поддержка папы, ни усилия итальянских князей, к слову, бросивших его в самый ответственный момент битвы. Конфуз, приключившийся с племянником Генрихом Львом под стенами Добина, тоже не добавил герцогу уверенности. Поражение в славянских землях подорвало силы его сторонников и сыграло на руку Конраду Гогенштауфену, не преминувшему воспользоваться чужой бедой для укрепления собственных позиций. Словом, ссориться в нынешний ситуации с королем для благородного Вельфа было смерти подобно, о чем он прямо заявил папскому легату. Что же касается Рожера Сицилийского, то нурман человек ненадежный. Его волнует не столько судьба христианского мира, сколько расширение границ собственного королевства. Таскать для него каштаны из костра герцог Брауншвейгский посчитал ниже своего достоинства.
– Никто не призывает тебя, благородный Вельф к разрыву, а тем более войне с королем Конрадом, – всплеснул холеными руками Теодовит. – Кто более чем я заинтересован в единстве нашей армии и сохранении добрых, сердечных отношений между вождями похода? Но мне больно смотреть, как хитроумные византийцы обманывают нашего простодушного короля, а его верные вассалы делают вид, что ничего серьезного не происходит.
– А что ты предлагаешь, святой отец? – спросил заинтересованный маркиз фон Вальхайм.
Благородный Одоакр отличался не только бычьей внешностью, но и на удивление изворотливым умом, выручавшим его в самых трудных ситуациях. К участию к крестовому походу его подвигла не столько вера, сколько унизительная бедность и жажда легкой добычи. Маркиз был по природе человеком решительным и не склонным к угрызениям совести.