И пальцами нежными подбородок его обхватила, и в глаза ему глянула:
— Все уловил?
Запыхавшийся мальчик лишь кивнул головой. Так близко впервые он видел глаза ее серые, с глубиною зрачков непроглядной. И красивые губы в помаде — как розы бутон до конца не раскрытый. И кожу лица, до которой ему дотянуться хотелось… И вся эта прелесть собою довольной красавицы отзывалась в Валеркином сердце ожиданием радости: тетя Гера всегда приходила с гостинцем.
«Красивая тетя Гера, — отметил Валерик и тут же себе уточнил: — Но мамка моя красивее».
Сейчас не верилось ему, что тете Гере приходилось сидеть в болоте и в уголь самой зарываться на тендере паровозном, когда была партизанской разведчицей.
— Подчиняешься с этой минуты бабушке Насте. Она уже в курсе.
И, с приятной заботой в лице, в свой портфель заглянула, зашуршала бумагой.
И самый ничейный котенок догадался бы сразу, что гостинец ему подбирается. И екнуло радостью сердце! И чтоб не просто молчать попрошайкой застывшим, он деловито спросил тетю Геру:
— А дней на несколько — это на сколько?
— Под пистолетом не скажу…
— Под пистолетом, как партизанка?
— Точно… Она тут гостинец тебе передала… Мамка твоя.
И, портфель опустив на землю, тетя Гера достала пакет, и ждущим рукам Валеркиным его обхватить помогла.
— Извини, что всего понемножку. Зато от души. Сам ешь. Бабушку я угостила.
Из пакета так празднично пахло, будто в нем уместились все праздники мира! Засветилась улыбкой Валеркина радость, и забылось, что надо «спасибо» сказать.
«Здорово как, что она не погибла и в плен не попала, как дядя Женя», — подумал Валерик, и вопрос сам собой напросился:
— А фашистские немцы почему вас не брали в плен?
— Мы их тоже не брали, — наводя порядок в портфеле, шепотом сказала она, словно все еще было тайной то, о чем они говорили, и входивший во двор дядя Ваня с Монголкой мог услышать. — Хотя офицеров из болота вылавливали… для допроса. И шисен потом, как они нас. Мы к себе их не звали, бандитов немецких.
— Тетя Гера, а партизаны имели присягу?
— А ты думал, что партизаны — это сброд блатных и шайка нищих? Ошибаешься, Семенцов! У нас клятва была такая, что похлеще воинской. Наша присяга партизанская клятвой называлась! Понял!
— Понял. А вы помните клятву свою?
— Еще как! На всю жизнь… Вот слушай клятву нашего отряда партизанского «Смерть немецким оккупантам».
Тетя Гера у ног портфель поставила, встала по стойке «смирно»: «Я, гражданка Советского Союза, верная дочь великого русского народа, вступая в ряды Красных партизан, клянусь беспощадно бить немецких бандитов и до последней капли крови сражаться и победить!»