— А ты знаешь как немцы «ОСТ» переводят на русский? А-а! Не знаешь! А это значит: Остатки Сталинских Тварей! Понял? Мишкин отец рассказал и дядя Женя. А тебе это делали наши?
— Не делали штемпель никак, — глухо говорит Фриц, тиская в руках комбинезон. И видом своим обиженным показывает, что расхочется ему купаться, если Валерик не отстанет сейчас же.
— Ну, не делали и не делали, — словами бабушки Насти говорит Валерик примирительно. — Купаться давай, а то Вальтер не любит «опоздателей».
Фриц вошел уже в воду по колено, как из динамика заводского грянула песня знакомая.
«Не уйдет чужеземец незваный, своего не увидит жилья…» — пел хор имени Пятницкого, и Валерику показалось, что Фриц под этими словами пригнулся даже.
— Йа, йа…Дойче золдат не увидит жилья, — печально смотрит он в сторону завода, откуда доносится песня. — Не увидит Дойчланд…
— Ты увидишь, — успокаивает Валерик и тащит в воду за собой. — Ты хороший, потому что…
— О! Гороши… Война нет — алес гут. Все гороши!
При слове «война» в Валеркиной памяти невольно встают горящие руины, дрожащая под бомбами земля и похороны скорые, чтоб успеть прибраться до налета нового. И беженцы из разных областей: старые люди да женщины, а с ними томятся дети, недоеданием прибитые, с застывшим ожиданием в глазах.
И нищие у каждой лавки, где хлеб по карточкам дают.
— Фриц, а в Германии нищие есть?
— В Германии все есть унд очень хуже есть…
— А почему хуже?
— Мюллер тут, Бергер тут, Шварц тут… Плен, плен, плен! Ах, майн Фатерланд… бабка, дедка, ребятенка…
— И вы придете домой, как Мишкин отец пришел. Он тоже был в плену. На немецком заводе каком-то работал. Худой-худой пришел. Одни кости без зубов. И дядя Женя Уваров был в плену. Там его ротвейлеры обгрызли. Их немцы баландой кормили. Всех пленных баландой кормили…
Сказал и на Фрица глянул:
— А баланду тебе дают?
— Найн, — крутит он головой и плечами пожимает, словно жалуется, что не дают ему русские отведать какой-то ему неизвестной баланды. — Дают рыбу, рыбу, рыбу!
— Ого! Везет же вам!
С удовольствием вспомнил Валерик несколько «вкусных» дней, когда заводская округа отоварила карточки рыбой соленой. И не какой-нибудь рыбой, а настоящей треской!
Все бараки тогда рыбу жарили! И тушили ее с помидорами! С луком! На примусах готовили и прямо во дворах на костерках, подставив пару кирпичей под сковородку. Во объедаловка была!
А бабушка Настя ела треску прямо соленую, не вымачивая. Ела и батюшку Сталина благодарила, что «народов своих не забывает».
Такого праздника Фрицу не понять.
К Валеркиной радости, Фриц по-русски поплыл саженками. И в воронку нырял, в ту самую, что из воды черным глазом уставилась в небо.