Между тем с Ксенией после случайной встречи на смотровой площадке он больше не виделся. Мысли о супружеской измене все еще были необязательными, мечтательными мыслями. Сироткин поехал хоронить отца. Людмила не поехала с ним, кто-то должен был остаться и присматривать за детьми. У них ведь нет домработницы, стало быть, вся тяжесть домашних забот лежит именно на плечах Людмилы, и в последнее время она позволяла себе сетовать на это. Сироткин притворялся, будто до него не доходит смысл ее намеков; для счастья жене, думал он, вполне достаточно и того, что квартира обставлена заново, на сей раз не кое-какой, а дорогой и, прямо скажем, шикарной мебелью, а ее собственный гардероб изрядно пополнился. А намекала Людмила на некие прекрасные возможности, которые якобы откроются перед ними, если наемный работник освободит ее от хлопот по домашнему хозяйству. Им позарез необходима прислуга. Людмиле пора-де стать раскрепощенной, ничем не обремененной женщиной - тогда вполне выявятся ее удивительные природные данные, тогда найдет выход ее стремление к высокому и она покажет себя во всем своем блеске. Сироткин пропускал мимо ушей эту глупую и раздраженную болтовню. Но когда Людмила, не считаясь со скорбью минуты, заявила ему, что будь у них нянька, она, Людмила, смогла бы поехать с ним на похороны, Сироткин почувствовал, что жена надоела ему до смерти, и твердо решил сразу по возвращении заняться Ксенией.
Еще на вокзале, покупая по старой привычке самый дешевый билет на поезд, он подумал, что у отца водились все-таки деньжата и достанутся они, законным, завещательным путем, ему, сыну и наследнику, достанутся, если государство и злые люди не ударятся в козни, чтобы помешать этому. Уже в вагоне, лежа в темноте на полке, он пытался избавиться от этой неподобающей мысли, но она упрямо сверлила его мозг. Разумеется, не столько мучил его страх скупца потерять хоть копейку, сколько мучилось и уязвлялось его самолюбие, которое опалял немилосердный огонь при одном лишь предположении, что кто-то может встать на его пути и обобрать его, повредить ему в той напряженной борьбе за существование, которая разве что издали выглядит рвачеством, отвратительной погоней за наживой. С домом все, кажется, ясно, он перейдет в распоряжение тетушки, а после ее смерти станет его, Сироткина, владением. Тетка не обманет его ожиданий. Вдруг у него мелькнула догадка, что тетку полезно взять с собой в город и сделать тем самым наемным работником, о котором так мечтает Людмила, а дом сразу переписать на себя. Таким образом появилась пища для размышлений. Было что обмозговать. Хороший план? Плохой? Но почему-то ему не хотелось брать тетку, возиться с ней. Правда, ей можно было бы не платить, ограничиваясь новогодними подарками, но лучше, пожалуй, и вовсе обойтись без всей этой чепухи, то есть просто не идти на поводу у Людмилы, никого в дом не брать и сохранить все как есть. Пусть Людмила работает, нечего ей сидеть сложа руки и думать, что в этом находит выход ее стремление к высоким материям. Он, Сироткин, уж на что нынче богат и удачлив, а ведь работает не разгибая спины.