Всего доброго и с наилучшими пожеланиями. Фриц. 1 час 35 мин. пополудни.
Я с удовлетворением отметил, что он, как было у нас заведено, не забыл поставить время. Меня тронуло также то, что записку ко мне он закончил теми же словами, что и Вульф. Тем не менее, после проведенной в каталажке ночи такой приём обескураживал. Не говоря уж о том, что целых пять часов никто не отвечал на телефонные звонки — подобного за все годы, что я здесь работал и жил, не случалось ни разу. Если только Теодор…
Я метнулся к ступенькам, вихрем взлетел на три пролета и ворвался в оранжерею. Сделав один шаг в теплицу, я остановился и огляделся по сторонам. Увиденное потрясло меня даже больше, чем год назад, когда нашу оранжерею обстреляли из крупнокалиберных пулеметов. Тогда после них оставались хотя бы разгром и беспорядок: теперь же моему взору открывались безжизненно голые скамейки и опустевшие стеллажи. Добрую минуту я простоял, словно громом пораженный. Потом прошел дальше: через центральную комнату, холодильную камеру, питомник, поливочную и комнату Теодора — везде было пусто и голо, хоть шаром покати. Хьюитт должен был прислать целую армию, чтобы вывезти все за один день, подумал я, направляясь вниз.
На кухне меня ждала ещё одна записка от Фрица, подлиннее предыдущей, в которой перечислялись все телефонные звонки и всякие разности. Пошарив в холодильнике, я остановил выбор на баночке с домашним паштетом, вермонтском сыре и молоке. Когда я уселся за стол и приступил к трапезе, одновременно просматривая вечернюю газету, мои уши продолжали прислушиваться — не к чему-нибудь особенному, просто так, по привычке. В нашем доме никогда не было шумно, но подобной тишины я даже припомнить не мог. Кажется, и машины перестали проезжать мимо, а те, что проезжали, должно быть, сбрасывали скорость.
Закончив ужинать и убрав со стола, я обошел столовую, кабинет, прихожую, спустился в подвал, заглянул в комнату Фрица, потом поднялся в покои Вульфа и, наконец, ещё на один этаж — в свою комнату. Раздеваясь, чтобы принять ванну и смыть с себя тюремный запах, я подумал, что самое нелепое в моем дурацком положении не то, что именно я чувствовал, а то, что я даже не знал, что именно я должен чувствовать. Одно дело, если мне и впрямь не суждено вновь увидеть Вульфа — тогда все однозначно печально; но, предположим, что у меня из-за этого застрял комок в горле и я сижу и распускаю нюни, а тут открывается дверь и кто-то входит: показывать ли мне вид, что я скуксился? А вдруг войдёт сам Вульф? Вот ведь где закавыка. Хорош я буду, если раскисну, а он откуда-то возникнет и начнет читать мораль.