В одну из ночей, когда в зеленке вновь появился неугомонный снайпер, он подорвал тайную закладку и отошел ко сну с чувством исполненного долга. Тысяча оперенных «гвоздей» прошили зеленку насквозь, не оставляя никаких шансов стрелку на жизнь. Утром, когда солнце взошло над горами, Санников и Селезнев, осмотрели место взрыва. Три вооруженных трупа местных жителей валялись в тех поза, в которых их застала смерть. Валентин оценив обстановку, связался по рации с районным отделом, вызывая местных оперов на место подрыва. В какой-то миг он увидел, как пришедший в чувство раненый нохча, поднял автомат, стараясь выстрелить в спину Селезнева. Короткая очередь, разорвав тишину, навсегда остудила его желание воевать.
Откинув дела, Иван сунул фоторобот Санникова в стол и, закрыв кабинет, вышел на улицу. Внутри ныло сердце, а какой-то голодный «червь» тоски и меланхолии «пожирал» душу Ивана, требуя небольшой дозы коньяка или водки. Закурив, Селезнев, четко определил цель и уверенным шагом двинулся в сторону «Кулинарии». Залить кровоточащую рану «рябиной на коньяке» было не простым желанием, а нестерпимой нуждой. Санников был другом, и теперь Ивану приходилось делать свой выбор, который был не так уж прост.
По законам криминального жанра Валентин вместе с Сонькой на какое-то время лег на дно. Дело было не в том, что его лицо фигурировало в уголовном деле. Дело было в другом — Санников за время «охоты» на банкира Меера чертовски устал. Все его тело будто было разбито и каждое движение, каждое действие сопровождалось невиданными усилиями. Будто кто-то невидимый тянул его назад. Валентин очень остро чувствовал, что ему нужен был настоящий и длительный отдых на лоно природы вдали от цивилизации. Ему хотелось зарыться на целое лето куда-то в деревню, где не было ни снующих взад и вперед машин, ни сумасшедших людей которые только и хотели поймать его, чтобы придать суду и осудить на пожизненное заключение. Такие перспективы не нравились Валентину. Он понимал, что начудил за последние полгода столько, что этих приключений хватит ему на всю оставшуюся жизнь.
— Пора нам Сонечка, из Москвы сваливать на природу, — сказал он Винтовской. — Так хочу отдохнуть от этой суеты, от этого чертового криминала. Нет у меня больше сил, видеть эту столицу.
— А я жила бы здесь и жила до самой глубокой старости. Я Валек, ни чуть не устала, — сказала Сонька, примеряя очередную обнову. — Тут такие магазины! Столько всяких возможностей, для бизнеса и для жизни!
— Тебе Сонька, только тряпки на уму! Тебе плевать, что у нас МУР на хвосте. Если нас возьмут то будет нам срок до конца наших дней, — сказал Валентин, расхаживая по комнате взад и вперед, словно маятник.