Не такое уж хитрое дело — передвинуть полный бокал взамен пустого, объявить очередной тост, за который непременно нужно выпить, пригубить свой сосуд одновременно с полным глотком соседа. Увы, легкое вино не могло дать всех ответов, сорвать маски, разбить актерскую игру, если таковая была. Поэтому я позволил себе подлить в бокал учителя немного спирта из фляги.
Содержимое «эликсира правды» пошло под незамысловатый тост за успех дела и было выпито полностью, залпом. Он замешкался, уловив некую неправильность в том огненном потоке, что прокатился по желудку, — однако беседа увела его мысли в сторону. Новый тост прошел уже без заминки. Густав распробовал коктейль и третий тост поднял уже сам — покрасневший, с веселым блеском в глазах, он пил за молодость и удачу. И молодость отвечала ему улыбками, не забывая подливать чудесный напиток. Под веселье, шутки и перемигивания удалось вытащить из Густава обещание повторить то диковинное заклинание и обучить ему кого-нибудь из нас. Не уверен, что завтра он что-то будет помнить, но это и не суть важно — если что, невесты подтвердят.
Через полчаса беседа сменилась монологом — монотонным, тяжелым, правдивым. Мастер жаловался на жизнь, обращаясь к лакированной поверхности стола, — там, в смазанном отражении огоньков люстры, он видел своего собеседника, забыв о нас. Храмы переживали не лучшие времена, новых учеников готовили убивать, а не лечить, а старые не решались сделать шага на новую ступень мастерства. Их было сложно осуждать — возраст давал свое, ухудшая память и гибкость рук, в таком состоянии изучать магию жизни было смертельно опасно. Как и с прочими сложными заклинаниями, неверный пасс мог убить пациента, но куда вернее — он убивал бы самого целителя. Древние заклятия не привечали неумех, жестоко карая за любую небрежность.
А ведь грандмастера храма не вечны. Скоро к одной проблеме — недостатку учеников — добавится вовсе не решаемая — отсутствие учителей. С гибелью которых уйдут бесценные знания.
Иногда он выныривал из флегматичного повествования, ловил взгляд любого из нас и, заплетаясь языком от выпитого, с яростным отчаянием описывал, что может погибнуть вместе с грандмастерами, пока храм играет в войну. Вырастить глаз, прирастить руку или создать новую. Вытащить из-за грани смертельно раненного, вывести отраву из тела, будь она обычной или магической. Свести на нет эпидемию, исправить пороки тела и разума. Храмы знали и могли научить многому, но дальше определенной ступени не ступал никто — к тому моменту у мастера уже были власть, деньги и уважение, а идти дальше, рискуя достигнутым только ради всеобщего блага или парочки чужих жизней, дураков не было. На фоне таких возможностей бросать двух перспективнейших — меня он не считал — учеников в самое пекло войны он полагал невероятным безумием, чудовищной растратой.