Однако завоевателей сопровождали не только одни победные фанфары, но и горькие минуты тяжелых потерь и разочарований. По словам иранского историка Сардадвара, Надир-шах сознал, что его встретил гордый и смелый противник, который не ждал от него пощады и потому готовился биться до конца. По мере продвижения иранских войск упорное сопротивление врагу росло на каждом шагу, отчего воины шаха несли большие потери. «Героизм и смелость лезгин (дагестанцев. – Н. С.), – восхищается этот автор, – действительно достойны удивления… подвигов лезгин было так много, что это можно сравнить с подвигами японцев (японских смертников-камикадзе. – Н. С.) в начале второй мировой войны».[583]
На этом фоне выглядело унизительно сотрудничество с завоевателями отдельных дагестанских владетелей, в частности шамхала Хасбулата. Угодничанье шамхала вызвало возмущение многих горцев, в том числе его подданных кумыков. Выражая это недовольство, казанищенский кадий заявил Хасбулату, что «буду писать горским тавлинам и сообщусь с ними, и буду с тобой в Казанищах дратца».[584]
Но драться кумыкам между собой в Казанище не пришлось. Обложив их тяжелой данью, шах осадил кубачинцев, которых склонял к сдаче следующими словами: «Что де вы люди мастеровые вам де надлежит жить в Персии и лучше де вам сдатца без драки».[585] Но кубачинцы не сдались, категорически отвергли требование шаха и ответили ему: «Крепости нашей Кубачей не замай, ежели ея тебе надобна, то мы умрем, а ея тебе не дадим».[586] Жители Кубани сражались с особым упорством, но после кровопролитного боя часть из них оставила крепость и ушла в горы, хотя остальные защитники продолжали борьбу.[587]
Разорив Дженгутай, Акушу и окрестности Кубани, шах решил направить основные силы против Сурхая, но встретился с еще большим сопротивлением в Табасаране и Рутуле, чем это имело место до сих пор. Об этом Мухаммад-Казим пишет следующее: когда Надир-шах узнал о том, что Сурхай-хан готовится к сражению, то «из местности Самур-чай… направил поводья движения в Чираг»[588] (аул на реке Чирагчай Агульского района. – Н. С.). По его же словам, к этому месту с изъявлением покорности и готовности служить шаху прибыли «Масум-хан, Киан-хан, Курели и Сефи-Кули-хан, Хаджи Новруз, Огурлу Нугай, Аслан-бек, Мехди-бек, Махмуд-бек Табасаранский».[589]
Сопоставление этих имен с известными нам по русским источникам XVIII в. дагестанскими владетелями показывает, что к шаху явились второстепенные лица, не пользовавшиеся известностью и влиянием среди народа, особенно табасаранцев. Несколько ниже к таковым он добавляет и табасаранского владетеля Каранафа, а затем заключает: «Часть лезгин, известная под названием табасаранцев, была зловреднейшей из упомянутого племени».