С.), а не до дагистанских народов касается».
[433]Дагестанский вопрос в кавказской политике противоборствовавших сторон продолжал занимать доминирующее положение. Пытаясь принудить российских послов согласиться с намерением султана отправить крымскую конницу по дагестанскому маршруту, министры Порты угрожали России войной. Прибегая к прямой дезинформации, в письме к Остерману великий визирь убеждал его в том, что султан направляет войска против иранцев, жаждущих захватить «турецкие владения дагестанские – Шемаху и Ширван губя и разоряя тамошних мусульман».[434]
Однако старания великого визиря не дали ожидаемого результата. Отвергая необоснованность притязаний Порты на Дагестан, вице-канцлер отвечал на послание визиря: «Не единоверие и происшедшие случаи, в давних временах и веках, но трактаты разделяют границы, а заключенный между Российской империею и Портою трактат (1724 г. – Н. С.) явственно доказывает, что границы Порты в Персии распространяются не далее Ширвана, и что Порта вступаться в дагистанские народы ни малейшего повода не имеет».[435]
Вступив в дипломатическую схватку с великим визирем, канцлер пытался истолковать статьи Гянджинского трактата в пользу России, не останавливаясь перед угрозой применения силы. Предупредив своего оппонента, что османские притязания на Дагестан будут отражены силой, Остерман заявил: Россия не отказалась от протекции над дагестанскими народами, а уступила Ирану лишь приморскую область, и то с условием, «чтобы оные места и города никогда и в вечные времена ни в какие другие руки, кроме персидских, доставаться во владение не могли… потому что безопасность и существенные интересы Российской империи не допускают отнюдь, чтобы на берегах Каспийского моря могла бы какая-нибудь другая держава, кроме персидской, утвердиться».[436]
Дипломатические демарши канцлера в адрес Стамбула свидетельствовали о стремлении Петербурга не допустить османов на побережье Каспия путем сохранения российско-иранского союзного альянса. Касаясь тактики российской дипломатии в переговорах с османами, английский резидент К. Рондо доносил в Лондон: «Они прямо заявляют, что не потерпят ни поражения Тамаза (Надира. – Н. С.), ни тем более водворения на Каспийском море турок, которые очевидно стремятся достигнуть этой цели путем подчинения дагестанских татар (тюркоязычное население. – Н. С.) своему правительству».[437]
Для соблюдения статуса, установленного Гянджинским договором 1735 г., в Петербурге продумывались конкретные меры, могущие способствовать сохранению влияния России на Кавказе. Вернувшийся из Гянджи барон Шафиров предлагал перехватить инициативу у Порты и путем договоренности с Ираном усилить собственное влияние в Дагестане и Ширване, опираясь на поддержку местных владетелей. Предлагая сформировать для этой цели войска из азербайджанцев и дагестанцев под командованием муганского правителя Али Кули-хана и кергерского наиба Зартали-бека, он подчеркивал: «Також запотребно разсуждается, да б и дагестанских князей Усьмея (Ахмед-хана. –