Наступило суровое молчание. Царь нахмурил брови. Замечание паракимонена содержало намёки на оплошность василевса. Он насторожился.
— Я сделал всё возможное, что мог сделать смертный в моём положении, — недовольно произнёс Иоанн Цимисхий. — При вторичном появлении руссов в пределах Болгарии я тотчас же отправил к князю послов и обещал заплатить ему полностью то, что посулил ему Никифор. За захваченные города, за потери в войне, за пленных, но он мерзавец, запросил с меня столько, сколько дать я ему не в силах.
— Однако сейчас мы готовы дать ему даже то, что дать не в силах, — заметил Василий кротко. — Только бы взял… Только бы не отказался от нашей дани…
— Отчаяние родит и своё решение, — перебил его Цимисхий резко. — Сейчас совсем другое дело. Сейчас нам деваться некуда. И задача наша предельно ясна. Усыпить его бдительность, выиграть время, а самим отчаянно готовиться к войне. Нет у нас другого выхода: или война или смерть.
— Есть иной выход! — вскрикнула Феофано, появляясь в дверях.
Все молча склонились перед нею. По-прежнему она поддерживала своё величие наивозможным блеском. До сих пор, хотя и потеряв правовое положение царицы, она всё же (придерживалась прежнего этикета. Когда проезжала по улице, то четверо вельмож следовали за её парадной колесницей пешком. Одевалась как царица и держалась как царица — повелительно, величаво.
Она ступила на середину зала и только подняла руку, как сразу, кроме василевса и паракимонена, все застыли в священном благоговении. Широкая, ослепительно белая, нижняя одежда с узкими рукавами и оторочкой из разноцветных камней, делало её воистину прекрасной. Мантия пурпурного цвета, украшенная золотым шитьём, оранжевые башмаки обшиты золотом. Роскошная диадема, унизанная драгоценными каменьями, вся сияла и лучилась. Никто, кроме этой порочной женщины, не умел так обольстительно и торжественно носить царскую одежду. Живописно украшенный бриллиантами шарф охватывал плечи и спускался концами спереди и по спине. Это было воплощённое великолепие. И даже изувер-монах на смог превозмочь своего невольного восхищения и коричневую сморщенную кожу на его пергаментном иконописном лице осенило какое-то подобие вынужденного благоговения.
— Есть другие решение вопроса, сановник! — с очаровательной улыбкой произнесла она, наслаждаясь впечатлением, произведённым на государственных мужей империи. — Я сама пойду в стан варварского князя и повторю подвиг Юдифи, если столь не искусны и робки мужчины, не могущие найти выход из создавшегося положения и перевелись в ромейской империи знатные дамы, умеющие повторить то, что так прекрасно выполнила высокородная еврейка. Напомню вам, как это было. Когда иудеев осадил Олоферн, военачальник Новуходоносора, царя вавилонского, и городу грозила гибель из-за недостатка припасов, красавица вдова ушла в стан врага, пленила военачальника и после исступлённых ласк и объятий во время сна отрубила его голову и принесла её в родной город. Войска врага растерялись, и иудеи, произведя вылазку, малыми силами одержали победу.