Калокир подгрёб гнилую солому подле Душана, сам сел с ним рядом.
— Действуй Душан. Теперь или никогда, — шептал страстно Калокир, держа Душана за руку. — Счастливая возможность даётся человеку только один раз в жизни, и то не каждому. Надо угадать момент. Сейчас, Душан, только ты можешь повернуть колесо событий. Болгары пойдут за тобой в огонь и в воду. Преданность их тебе достигла такого предела, такой слепоты, когда последователи по одному шевелению пальца учителя, не рассуждая, идут на смерть. Это бывает редко в истории, более всего наполненной расчётливой суетливостью, злобой стяжателей, мздоимцев, вдруг в один из моментов под влиянием «нового учения» превращающихся в жертвенных святых, попирающих корыстолюбие и готовых на подвиг, на чудеса подвига. В такое время их легко убедить и заставить свергнуть тирана. Ибо, в конце концов, если ты пренебрежёшь услугами этих праведников, они вынесут на своих плечах к безумному действию самого недостойного, лишь бы он выражал их мнение и вёл туда, куда они хотят. В этой жизни, если и стоит что-нибудь каких-либо беспокойств, забот, волнений, то только одно: обладание властью.
— Только власть бога вечна, неизменна и всесильна. Все человеческие власти — одна только суета, тщеславие и беспокойство… Вздор! Мерзость!
Калокир поднялся, стал ходить в волнении по подземелью, натыкался на столбы и произносил как заклинание:
— О, Душан… Нет ничего обольстительнее и слаще власти.
— Власть — исчадие ада, — произнёс Душан, и плюнул в сторону предполагаемых княжеских палат. — Изыди, изыди, лукавый, и не доводи меня до греха. Кто у власти, тот поган и мерзостен. Сказано Христом: легче верблюду пройти через игольные уши, чем богачу войти в царство небесное…
Речь его перешла в бормотание. Душан находил самые грубые и непристойные слова, которыми клеймил сильных мира сего. Цитаты из отцов церкви так и сыпались из него, как из рога изобилия. Наконец он исчерпал все сильные выражения и, растянувшись на соломе, закрыл глаза. Спор его утомил.
Калокир продолжал запальчиво:
— Я знаю, Душан, твоё безмерное презрение к ромейской красоте, величавой обрядности. Но мы укрощаем гордыню человека, полагающего достичь на земле собственными силами счастья и нравственной чистоты и всеобщего благоденствия народов. Нет! Благоразумная система управления добра и великодушна в своём деспотизме и необыкновенна мудра. И всё это я тебе обеспечу. Только царствуй и мне не мешай. Царствуй, а я буду управлять.
Калокир вдруг услышал храп. Душан спал. Калокира забрал гнев. Напрасно он расточал красноречие перед этим фанатичным стариком. Калокир пнул его ногой и вышел.