И то, что точно по сговору, никто не говорил о разладе с греками при отце князя Игоре, испортившем всё дело своим неудачным походом и умалчивали об унизительной поездке матери, которая тоже ничего не добилась от греков, надеясь на мирное решение вопроса — это приметил Святослав и зачёл себе укором. Внутреннее решение, которое он хранил про себя, пуще созревало в нём.
Купец с крестом на шее, возбуждённый общей горячкой, всех перекричал:
— Князь, походы на Восток — полдела. Нам Царьград нужнее. А там — мы стеснены. Как мышь в коробе. Что это? Приезжий к ним — грамоту кажи, без грамоты — готовься в подземелье. Закупить греческих тканей сколько хочешь — не смей! Не успел расторговаться, зазимовал — гонят домой в шею. А поедешь морем, застанет непогода — перезимовать на берегу Днепра у моря не смей, это земля Корсуньская. Ловят рыбу в Днепре — и того не воспрепятствуй… Прижали нас как ужа вилами, стыд, срам… Податься некуда… На Дунае — свои запреты… И бродим мы как псы ошпаренные, князь, помяни моё слово… Тьфу! Надо бога менять, греческий бог умнее…
— И бога менять, и грамоты понимать, и строгие законы вводить, — поддакнули купцу.
— Перун не оставлял нас и не оставляет… Повешенный бог нам не нужен, — сказал, как отрубил, Свенельд.
— Богатые да разумные народы все христианами стали, — возразил купец с крестом на шее, — и мудрой нашей княгини никому не перемудрить…
— С мечом любого бога добудешь, любое богатство будет у твоих ног, — возразил Свенельд, — слава и почёт мечу. Любо нам на Русском море плавать, пора и германцев устрашить и греков укротить…
Некоторые упорно молчали. Молчал и Добрыня, воспитатель малолетнего Владимира, красавец, богатырь, с роскошной русой бородой и васильковыми глазами. Он недавно принял христианство по совету Ольги и был скромен и застенчив, что так не вязалось ни с его молодостью, ни с его мужественной фигурой. Святослав не любил Добрыню. Тот не принимал участия в походах князя, не одобрял их, был первой рукой у Ольги по части земских дел.
— Слышишь, Добрыня, чего хочет дружина. Согласен ли ты с дружиной? — строго спросил князь.
— Подумать надо, — ответил тихо Добрыня, — Я знаю силу русского воина, удар его булатного меча. Но всё ли разрешает меч? Есть сила сильнее меча. Это — новая вера. Новый закон. Или, как говорил мне один учёный араб — «сила помышления». Что оно значит я и сам не вполне понимаю. Только вижу, греки — не хазары, не буртасы, не ясы и касоги. Греки думают о том, что нам неизвестно. Они воюют такими средствами, о которых мы только слышали, но которыми не владеем. На них дивится весь мир. Стены Царьграда устрашают всех, кто подступает к ним. С силой греческого воина мы справимся, но силу греческого помышления мы не знаем… Надо приглядеться к ним. Перенять кое-что от них и других умудрённых грамотою народов: хорезмийцев, болгар и арабов…