Мамаша встала у окна, печально глядя на сорняки в человеческий рост.
– Все бы ничего, но не могу я одна. Пустота внутри – ноет, болит. Вот и дачники были. Бывшие клиенты кафе даже из города заезжали. Я рада была. Говорила, живи, родной, сколько хочешь. А он на выходные приедет и в понедельник домой. Оказывается, у каждого – своя жена. В общем, как Коленька появился, я толком не знаю. Но мальчик хороший. Застенчивый такой.
Аннушка начинала кряхтеть и крутить головкой, чтобы для полного счастья получить грудь.
– На-на, покушай, – мамаша торопливо соглашалась, – поешь спокойно, пока Васи дома нет. Так о чем я? Ах, да. Приехал к нам в деревню один человек. В поселок ездил работать на строительство, а у Клавы угол снимал. Какие-то они родственники дальние, седьмая вода на киселе. Уж она его и так, и эдак пыталась охмурить. Он ни в какую. Начал ходить ко мне. Стали мы жить одной семьей. Он и с мальчишками возился, и продукты домой носил. Не пил, ничего такого. И я с ним капли в рот не брала. Хороший человек этот Лаврентий. Но как работа закончилась, засобирался домой. На Украине двое детей и жена. Я в слезы. У нас, говорю, трое уже, считай. А он как скала. Маленький Лавруша вместо него остался.
Малышка весело причмокивала, время от времени отдыхала, продлевая радость.
– Ты на меня, Аннушка, не сердись. Не могу я не пить. Думаю о своей судьбе, о маме, о Ванечке, о Коленьке, о Лаврушке. И так мне больно. Очень я виновата. Спасибо, тебя вот Бог дал. На бабушку ты очень похожа, радость моя. Смотрю, и кажется – мама вернулась. Простила непутевую дочь…
Она замолчала. Запрокинула голову и стала смотреть в потолок. Аннушка не переставала сосать. Только чуть вздрогнула, когда почувствовала упавшие на лобик тяжелые капли.
– Может, и сложится все, – мамаша всхлипнула, – поменяется Вася. Я ведь одного только хочу: чтобы он нас с тобой любил. Чтобы семья. Я бы все-все тогда сделала и в огороде, и по хозяйству. И братиков-сестричек сколько хочешь тебе нарожаю. Я деток люблю… А Василий-то вон как… Обуза, говорит. Руки распускает, иногда кажется, все, прибил. Но потом выпьешь с ним за компанию, и ничего. Кажется, боль проходит…
Баба Маня тем временем не могла успокоиться – неделя прошла с тех пор, как она в последний раз видела Аннушку во дворе. Рассказала все своему сыну: и что Степаныч вмешиваться не хочет, и что ребеночек кашляет без остановки, и что каждый день крики-угрозы слышны с соседского двора. Только дочь Анину просила не трогать: жалко дуреху. Сын обещал разобраться. Ему давно соседский дом поперек горла стоял – рассадник заразы. Одно время думал его купить, но за что там платить? Развалюха под снос. И земля ему не нужна – родителям своих двадцати соток за глаза хватает, а у него в другом месте коттедж. Пьянь бы эту из деревни вышибить, но мать защищает Верку в память о тете Ане. Хотя кого там защищать? Клейма ставить негде. Он и сам в молодости успел попользоваться. Не было в округе ни одного мужика, с которым бы эта беспутная Верка не путалась «по большой любви» с малолетства.