Она не влюбилась. И замуж не вышла. Все случилось словно в ночном кошмаре. Припозднилась после работы, шла через лес. Услышала за спиной шаги. Они настойчиво приближались, но стоило обернуться – нет никого. Если бы кто-то знакомый шел, давно бы окликнул, а тут тишина: ни звука, ни словечка. Только ветки под тяжелыми ботинками трещали. Аннушка прибавила шаг, побежала. Туфли новые мешали, не разносились еще. Скинуть бы, да босиком, но жалко хорошую вещь посреди леса бросать. Так и не успела выбраться на опушку. Набросили ей веревку на шею, сдавили горло и уронили лицом вниз.
– Молчи, – прошипел мужской голос, – убью.
И точно – нож к горлу, а потом оттащил от тропинки.
Много времени с тех пор прошло, но Аня помнила каждую секунду, будто было все только вчера. Помнила запахи, движения, звуки. Его грубый рык, свои полузадушенные всхлипы. Он долго мучился с ней: никак не поддавалось непривычное тело. Стянул веревкой руки в локтях, чтобы не дергалась, и только тогда с изумлением понял, на какую напал. Еще больше распалился, стал действовать яростней, резче.
Сколько ему было лет? Двадцать пять, может, тридцать? По голосу молодой. Лица она не видела – он делал все, чтобы держать жертву к себе спиной. Придавленная тяжелым грузом к влажной траве, она слышала, как он хрипит диким зверем. Потом затрясся, запрыгал над ней как на электрическом стуле, и сильнее, почти до смерти, сдавил шею. Анна не могла больше дышать, в глазах потемнело…
Долго плакала она, сидя на земле у ручья. Жалела, что выжила. Лучше бы убил, не дал очнуться. А что теперь… В милицию, к врачам? Измучают, всю душу вытрясут. Стыдно. И какой в этом толк? Даже описать насильника она не могла. Скажут, сама согрешила, а небылицу придумала. Кому такая нужна? В ее-то годы. Вокруг полным-полно молодых.
Через месяц Аннушка услышала от Мани, что в окрестностях появился маньяк. Соседка сказала, якобы больше десятка женщин стали его жертвами. Не убивал: насиловал и скрывался. Но никому не удалось заглянуть мужчине в лицо – веревка на шею и носом в землю. Анна сделала вид, что впервые слышит. А внутри задрожала вся, ладони покрылись холодным потом.
– Сами виноваты, – рассуждала Маня, – полуголые ходят, да еще по ночам. Не мужика надо судить, а таких вот баб.
Анюта покорно кивала.
– Вот времена пошли! Мужа хоть к юбке привязывай, на каждом шагу пытаются совратить. Видит же, стерва, я рядом иду. Нет, все равно груди свои бесстыжие выкатит и глазами стреляет. Распустили народ. Гласность у них – что хочешь, то и твори.
Аннушка поддакивала, ругала политику и бессовестных баб. Все, как хотела Маня.