Аннушка никак не могла собраться и рассказать все, как есть. Мычала. Заикалась. Опускала голову ниже. Неизвестно как, но батюшка сам всю ее историю пересказал – ей оставалось только кивать.
– Нет твоей вины, – отец Тихон ласково погладил Аннушку по руке. От неожиданности она вздрогнула, а потом сразу успокоилась от прикосновения мягкой и теплой ладони. На сердце стало так хорошо! Даже не верилось.
– Мысли измучили, – пожаловалась она, робко поднимая глаза.
– Это оттого, что мысли твои греховные, – отец Тихон не осуждал, только сочувствовал, – забудь их, и станет легче.
– Не знаю, как…
– На все воля Господа. Никто из нас не хозяин жизни на этой земле: ни своей, ни чужой. А ты ребенка под сердцем носишь. Три месяца – долгий срок, растет человечек. И ручки, и ножки, и сердечко: все уже на местах. Теперь только ждать.
– Что же делать… – Она отняла руку и закрыла ладонями лицо.
– Принять. Оберегать.
– Не могу!
– Аборт – это убийство. Ребеночек жить хочет. Неужто его на части разорвать и из родной матери вытянуть? Не думай, что нет там души. Все чувствует. Все ощущает. И даже предвидит беду – ручонками закрывается, как ты сейчас.
Анюта не выдержала, разрыдалась.
– Младенец не виноват, – отец Тихон погладил Анну по русым волосам, – он должен жить.
– А если я его не полюблю? – Анна едва могла говорить.
– Ты, милая, сначала роди! Сделай милость. Там уже ясно станет. Никто не принуждает тебя нелюбимое дитятко растить.
– Как же тогда?
– Оставишь, если невыносимо. Люди добрые себе возьмут, воспитают.
– А разве бросить младенца – не грех?
– Отказ от ребенка – грех, но не такой тяжкий, как убийство. Пусть родится. Дарован свыше, значит, есть на то причины. Господи, благослови тебя… Не думай дурное. Все сложится. Ступай с Богом, Аннушка!
Анна не помнила, как вернулась в деревню. Домой идти не могла, внутри все смешалось. На ее счастье, Маня была одна – сын в школе, муж на работе. Пошла к ней и рассказала всю правду. Объяснила, как стыдно было, потому не призналась в насилии даже ближайшей подруге. Думала, все обойдется, забудется раз и навсегда. А вон как вышло. Маня всплакнула, попросила прощения за то, что всех потерпевших мела одной метлой. Пожалела подругу. Сказала, если батюшка благословил, всем должно поддерживать и помогать. Оказывается, и она отца Тихона знала, давно уже ходила к нему за отпущением грехов, за советом. Святой человек!
Весть о беде Анны разнеслась по деревне быстро. Чего угодно она ожидала – презрения, обвинений, – но не этой, внезапно свалившейся на нее доброты. Ей сочувствовали, хотели знать, как здоровье, как дела, спрашивали, не нужно ли чего. Как будто впервые в жизни заметили, что она вообще существует. Анна из грешницы и изгоя превратилась вдруг в святую: мало того, что дочь пострадавших за свободу родителей, так еще и жертва насилия. Каждый считал своим долгом принести гостинцы, подарки; приданое ребеночку собирали всем миром.