Но я не останавливаюсь, я упрямо продолжаю. Я тревожусь об Элле. Я зла на Криса. Я обижена.
– А знаешь, чего боюсь я? Какой страх терзает меня? Что ты однажды опять бросишь меня, и я останусь одна. Если ты собирался оставить меня, то надо было сделать это раньше, когда я еще знала, как дышать без тебя.
Мы меряемся взглядами, и он все молчит и молчит, черт бы его побрал. Я сказала то, о чем мы не говорим, а он даже не реагирует.
Меня начинает бить дрожь. Я не могу ее остановить.
Крис снимает куртку и шагает ближе, наши взгляды сталкиваются, и сожаление, которое я вижу в его глазах, вырезает кусочек моего сердца. Я опять потеряю его, и на сей раз это убьет меня. И, думаю, его тоже.
– Пойду подгоню машину, – тихо говорит он. – Подъеду к двери.
Я резко вскидываю глаза, когда он протягивает руку к дверной ручке, и у меня возникает ужасное чувство, что если я дам ему сейчас вот так уйти, все будет кончено. Между нами все будет кончено.
– Я не уеду, Крис, – говорю я твердо. – Не уеду без Эллы, не уеду без тебя.
Он стоит как каменное изваяние, такой далекий и отчужденный, потом открывает дверь и исчезает в коридоре.
По дороге домой мы не разговариваем, и только тихий гул машины заполняет тишину. Как только мы въезжаем в гараж и выходим из машины, Крис без слов забирает у меня свою куртку и вешает ее сушиться на один из своих байков. Я уже почти высохла благодаря тонкой блузке и юбке и обогреву в салоне.
У двери мы останавливаемся, чтобы снять обувь, а Крис снимает и носки. Я не могу заставить себя снять чулки, и это впервые за долгое время, когда я чувствую себя с ним неловко. Думаю, он испытывает то же самое. Неловкость буквально витает в воздухе. Это плохо. Очень плохо.
Потом мы ждем, когда откроются двери лифта. Неловкость уже просто давит на нас, она начинает закручивать меня в узлы. Наконец, лифт прибывает, и Крис ждет, когда я войду. Мы прислоняемся к противоположным стенкам кабины лицом друг к другу. Крис откидывает голову назад и опускает ресницы, волнистые пряди подсохших волос дразнят лоб и щеки. Мокрая ткань майки облепляет крепкое тело, а засохшая кровь очерчивает ссадину на щеке дюйма два длиной. Кажется, она, к счастью, неглубокая и зашивать не потребуется. Надеюсь, руку он тоже не слишком сильно ушиб.
Кабина приходит в движение, но Крис по-прежнему не смотрит на меня. У меня такое чувство, что он считает, что если посмотрит, то стены, которые он убедил себя возвести между нами, рухнут. Я жажду разбить их сама, схватить его, крепко обнять и пообещать, что со мной ничего не случится. Он хочет услышать, что я не умру. Он хочет невозможного.