Мы едем в молча, и, если бы не визжащее радио, от звенящей тишины, повисшей между нами, можно было бы оглохнуть.
Таксист, словно уловив атмосферу, тоже не произносит ни слова.
После Гонконга улицы родного города кажутся пустынными, вымершими, движение на дорогах - вялым.
Из охрипших динамиков какая-то писклявая малолетка поет о безнадежной любви. Знала бы она, что такое безнадежность.
Это когда едешь домой и понимаешь, что скоро у тебя его не будет, не будет больше любящей жены, не будет пирогов по субботам и уток с яблоками по воскресеньям. Не будет спокойного, мирного пробуждения, когда рядом самая желанная женщина на свете.
Где повернуть?
Да вон там, на светофоре, а потом до самого конца.
Я расплачиваюсь, и мы идем в темный сырой подъезд. Она по-прежнему молчит, а мне уже хочется услышать все грязные подробности ее измены.
В квартире пахнет чем-то съедобным, желудок предательски громко урчит. Еда в самолете была безвкусной. Она сбрасывает босоножки и идет на кухню, как делала миллион раз. Я впитываю ее движения, узнаю и стараюсь запомнить ту легкость, с какой она открывает и закрывает шкафчики, чуть приподнимаясь на носочках.
У меня нет аппетита, - говорю я, отворачиваясь, хотя рот уже наполнен слюной.
Она молчит и продолжает хлопотать, что-то разогревая в микроволновке и звеня столовыми приборами.
Меня тешит мысль, что, возможно, она таким образом старается загладить свою вину. Что другой мужчина – всего лишь ошибка, и она поняла это.
Устало опускаюсь на диван в зале. Мышцы еще ноют от неудобного кресла эконом-класса. Везде чисто, как обычно прибрано. Она всегда была хорошей хозяйкой. Из кухни доносится убийственно вкусный запах чего-то домашнего. Но она не зовет к столу, хотя больше я не слышу ее легких шагов.
Когда иду в ванную, вижу, что она сидит на своем привычном месте, напротив выставленной тарелки с ароматным дымящимся мясом с чем-то, что ужасно хочется съесть.
Не могу пересилить себя и, вымыв руки, сажусь напротив. Молча принимаюсь за еду, проглатывая жаркое чуть ли не с языком, она же смотрит на меня, подперев подбородок рукой.
Когда моя тарелка опустела, откидываюсь на спинку стула и выжидательно смотрю на нее. Она делает несколько глубоких вдохов и, наконец, еле слышно говорит:
Прости меня.
С кем ты спала?
Разве это важно? Как ты узнал?
Мне было бы интересно услышать, кто тр*хал мою жену, пока я был в отъезде, кто делает это настолько хорошо, что она повисла у него на шее, едва отправив благоверного в командировку.
Она молчит, ее немигающие глаза пристально и беспокойно всматриваются в меня, выискивают что-то. Потом она еще раз глубоко вздыхает.