- О, у
меня богатая
фантазия. -
сардоническая
улыбка, так
знакомая
Роберту,
исказила
красивые черты
лица графа
Мельбурна.
- Я
хочу, чтобы
ты очнулся, и
посмотрел на
ситуацию
трезвыми
глазами.
Девчонка ни в
чем не
виновата. И
после всего,
что
произошло, у
нее такая воля
к жизни....
-
Ненависть -
вот что дает
нам силы для
выживания,
мой дорогой
друг. Я
никогда и не
думал, что
есть что-то
еще. Что под
градом стрел,
может быть,
меня берегли
молитвы той,
кого я любил,
но не смог
защитить.
Ничего не
было. Нет
никакой святости
в любви, она
не способна
спасти, она
убивает,
разрывает
душу.
Ненависть
честнее, и от
нее всегда
знаешь, чего
ожидать.
-
Ричард..... - Даже
у сурового
воина
дрогнуло сердце,
когда он
заглянул, в
полные
неизмеримой
боли, глаза. -
Ты должен
смириться. Мы
все кого-то
потеряли в
тот ужасный день.
Мы достанем
Алекса
Флетчера, и
будем убивать
медленно и
изощренно, а
потом скормим
кишки
собакам. Но
ты должен
понять
сейчас, что
даже его
смерть, какой
бы
чудовищной
она не была,
не вернет нам
тех, кого мы любили.
- Я это
знаю, Роберт.
Просто не
могу иначе.
Элизабет
лежала на
жестком
матрасе, набитом
соломой. Она
не
чувствовала,
как жесткая
ткань и
торчащие из
нее мелкие
частицы высушенной
травы
царапают
кожу, не
чувствовала
она и
болезненных
укусов блох,
и
отвратительного
запаха,
пропитавшего
маленькую
коморку, в
которую ее
бросили,
когда
привезли в
замок, и
пронзительного
холода, и
топота крыс
где-то совсем
рядом. Ни
голода, ни
жажды. Даже
боли не было.
Сначала
девушка
думала, что
со временем
это состояние
полной
бесчувственности
пройдет, а
когда пришел
жар,
удушающий
испепеляющий
душу и тело
жар, он
испепелил
остатки той,
что когда-то
умела
смеяться и
плакать. Элизабет,
так долго
оберегаемая
отцом и тетками,
избалованная,
взбалмошная,
непоседливая,
своенравная
и
эгоистичная
до абсурда,
та самая
Элизабет, еще
недавно
наивно
полагающая,
что Бог
создал этот
мир, чтобы
она могла
прийти и
наслаждаться
им, Элизабет,
никогда, даже
в полном
одиночестве
и темноте не
допускающая
мыслей о
смерти, о
боли, об унижении
и жесткости,
которые
могут
существовать
в ее
прекрасном
мире, теперь
Элизабет
знала, что
смерть
все-таки
есть. И она
прошла через
нее, сохранив
телесную
оболочку, сохранив
свою память,
в которой до
мельчайших
подробностей
отражались
события последнего
месяца,
стоило ей
закрыть
глаза. Она
пыталась
проанализировать,
понять,
заглянуть в
себя, чтобы
найти выход
или хотя бы
по-женски
разреветься.
Но нет. Ее
глаза были
сухи, сердце
словно
закрылось в
каменном
мешке, и она
совсем себя
не жалела. В
ее венах,
разливаясь
по
ослабевшему
измученному
оскверненному
телу,
пульсировала,
казалось,
вовсе не
кровь, а
жгучая
придающая ей
сил ненависть.
Они думают,
что сломали
ее. Изнеженную
избалованную
девушку,
слабую и безвольную.
Но Элизабет
Невилл не
такая. Никогда
не была
такой. Нет
ничего, что
нельзя
пережить. И
пусть
прошлая
жизнь для нее
- теперь лишь
болезненные
воспоминая о
рае, она
отомстит тем,
кто вырвал ее
из мира
счастья и
удовольствия.
Пока она
дышит, пока
ее сердце стучит
в груди, она
будет
драться, и
неважно,
сколько еще
раз ее
придется
проиграть в
неравной
битве, она не
умрет
побежденной
и
смирившейся.
Никогда.
Никогда.