Если бы молодой человек, находясь на воздушном шаре, внимательно смотрел вниз, он в самом деле увидел бы, что почтовая карета как красный муравей ползет вдоль белой нитки шоссе в сторону Кейлы и, наверно, заметил бы, что и песчаный муравей — деревенская телега — тоже держит путь в сторону Кейлы и поворачивает из Лохусалуского леса на церковный тракт. А если бы молодой человек, находясь на воздушном шаре, посмотрел в подзорную трубу, он увидел бы шагающего рядом с возом дров Ийбу Мадиса, коренастого человека с серой, как железо, окладистой бородой. Время от времени он сплевывает в сердцах сквозь зубы прямо в вереск на обочине дороги. А если бы подзорная труба давала возможность не только лучше видеть, но и лучше слышать, молодой человек знал бы, что Мадис вполголоса бормочет: «Чертов пробст[73]…»
А если бы подзорная труба к тому же еще сделала доступными и размышления Мадиса, то молодой человек познакомился бы со следующим рассуждением.
Все уже доставлено, часть еще прежде, чем Мари закончила конфирмацию, остальное — сразу после вербного воскресенья. Все как положено. Полчетверика овса, от которого даже еще прелым не пахло, две курицы, которые, может, и не неслись, ну так они все одно на мясо пошли, десяток яиц, совсем свежих, может, правда, и не самых крупных, и пара синих в крапинку варежек, ни разу не надеванных, что позапрошлый год Лээни связала. Все в аккурате, как всегда. И вдобавок еще бочонок копченых миног, пять фунтов весом, чего никаким обычаем не предусмотрено. А таперича эта церковная треска велит кистеру через батрака сказать, будто, мол, уже четвертый месяц, как воз дров не доставлен за конфирмацию дочки Мадиса… Воз дров! А за что же тогда миноги были?!.
Чертов пробст!..
Вместо того, чтобы отправиться вечером вместе с сыновьями и батраком в Пакерорт, ставить на подводные камни сети на кильку, топай вот таперича рядом с возом в Кейлу. Потому что воз этот он хочет беспременно сам доставить пробсту и сказать при этом несколько подходящих слов. Шагая по дороге, он принимается высчитывать:
«Мальчишек-конфирмантов старый Хольц благословил весной двести двенадцать штук, девчонок — сто и восемьдесят четыре. Вместе составляет…» Он рявкнул кобыле «тпруу!» и долго царапал кнутовищем в песке на обочине палочки, наконец махнул рукой, крикнул «ноо!» и зашагал дальше — «вместе составляет почти что четыреста возов дров, двести четвериков овса, восемьсот кур, четыре тысячи яиц, двести пар варежек, двести метелок и двести ложек… Так что своим товаром от конфирмации он один может заполнить пол-ярмарки в Михайлов день! Не говоря уже про доходы от крещений, от венчаний, от помолвок, от почти что сотни десятин церковной мызы, от ржи, ячменя, овса и льна; а солома, и ветчина, и рыба, которые должен доставлять приход, а барщинные дни, когда приходу надлежит работать на мызе, а уборка снега, а девки, которых приход обязан присылать…»