И, как ни странно, она оказалась права. Когда человек в проходе уже почти добрался до контейнера, в наушниках снова раздался взволнованный голос брата:
— На крыше двое. Вооруженные. "Фаши", железно. Через брандмауэр перелезли, сейчас за вентшахтой прячутся.
— Точно "фаши"?
— Зуб даю.
— Валим уродов. По команде, — облегченно выдохнула Ольга, переводя прицел в положение "50". — Хотя, постой, погоди. Я сейчас, быстро.
В три прыжка очутившись рядом со столом, девушка щелкнула тумблером и отчетливо проговорила в микрофон:
— Пятый, пятый. Атака базы, атака базы. Повторяю. Пятый. Нападение на базу. Ведем бой.
Переключившись вновь на проводной режим, она метнулась назад, занимая прежнюю позицию у щели-бойницы, а затем, сжав чуть подрагивающими руками теплую рукоять АПБ, нарочито весело прокричала брату:
— Ну что, Антоха, готов?.. Отлично. Даю отсчет… Три… два…один… поехали!
* * *
Цель была видна совершенно отчетливо. Желто-белая "вертушка", почти такая же, как там, над "башней". Стальная стрекоза, зависшая на малой высоте над бетонными плитами "летного поля". А рядом еще две цели, два черных автомобиля, два уже известных лейтенанту "Гелендвагена". И на крышах обоих по пулемету. По одному крупнокалиберному НСВ-12,7. И оба они без передышки извергали из себя потоки бронебойно-зажигательных пуль.
…Щупальца огненных трассеров сходились на темно-серой стене знакомого ангара, рвали в клочья фасадное покрытие надстройки, а, возможно, и саму стену, единственную достойную преграду на пути всепроникающего роя раскаленных добела металлокерамических сердечников. Тяжелых и тонких жал, успевающих за миллисекунды полета стряхнуть с себя всё напускное, маскирующее тонкой скорлупой алюминиевой оболочки истинную суть и главное предназначение. То единственное, что составляло смысл их недолгой жизни, что было и целью, и средством. Ибо рождены они были лишь для того, чтобы вернуть долг собственным создателям. Долг смерти и долг разрушения. Но пули были не виноваты. Они лишь честно выполняли свою работу. Работу, порученную им людьми. Теми, кто их создавал в тиши кабинетов и облачал в чешую патрона под грохот цехов автоматических линий, кто складывал их в темную пустоту "цинков"-хранилищ, кто набивал ими патронные ленты, а потом запихивал в стальное чрево затворных коробок. Теми, кто отправлял их в стремительный и яркий полет. Последний полет. Полет к цели. А вот достойна ли эта цель разрушения и гибели, решали уже не они. Решали люди…
Свое решение лейтенант принял почти мгновенно. У кого больше маневра, тот и опаснее. А, значит, что? "Значит, не распыляемся и валим сначала всех, кто в воздухе, а уж затем разбираемся с остальными". Это правильно, это закон, это опыт тех, кто не сгорел в воздушных сражениях, кто вышел победителем из схваток с врагом или просто выжил после десятка-другого боевых вылетов. Но сейчас в кабине советского Яка находился не умудренный жизнью боец, а тот, кому лишь недавно исполнилось восемнадцать, тот, кому пока еще очень хотелось объять необъятное. И потому, отзываясь на короткое движение рук пилота, самолет уходит вправо, делает горку, на доли секунды меняя вектор атаки, и вновь встает на боевой курс. Новый и гораздо более выгодный. И расклад теперь совершенно иной. Теперь в рамку прицела попадают сразу две цели: и "вертушка", и один из громоздких коробкообразных джипов. "Вот теперь хорошо. Работаем по-взрослому".