— Некогда было убираться, — вернул Синицын смешок.
— Не отвлекайтесь, мужики, — прозвучало в наушниках. — Станцию ищите.
— А чего ее искать? Вон она, в уголочке за ширмочкой…
Брезгливо поморщившись, красноармеец спихнул со стула труп, пристроился на место радиста и принялся внимательно изучать доставшееся от немцев наследство. Через полминуты, удовлетворенный осмотром, доложился по рации:
— Всё нормально. Станция, похоже, рабочая. Торн эФ У навроде пехотной "Берты", только "артиллерийская" с литерой эФ на конце…
— Частоты, частоты как? Подходят частоты?
— Подходят. От трех до шести с половиной мегагерц, как раз под наши танковые…
— Так давай, действуй, блин! Чего ждешь?
— Товарищ сержант, да что ж вы под руку-то орете? Я чуть язык не прикусил.
— Всё, молчу.
Разговоры в эфире стихли, и Марик вновь переключился на радиостанцию, каким-то чудом не посеченную гранатными осколками и потому до сих пор работающую.
— Так, номер волны сто восемьдесят. Умножаем на двадцать пять. Итого, м-м, четыре с половиной выходит… Ага, значит, верньер сюда. Что дальше? Ларингофон на уши. Тумблер на прием-передачу… Черт! Гриша, можешь антенну в другую сторону перекинуть?
— Могу, — отозвался Синицын секунд через пять. — Только тут штыри какие-то. Я их не выдерну.
— Не надо их выдергивать. И переставлять не надо, прямо на крышу кидай. Главное, чтоб "зонтик" в сторону наших глядел.
— Ага. Понял.
Над головой что-то зашуршало, и спустя четверть минуты боец доложил:
— Порядок.
— Спасибо, Гринь. Вроде пошел сигнал. Чего-то слышу.
— И чего говорят?
— Чего-чего? Орут чего-то, ругаются… Ну всё! Тихо, братцы. Ща буду в эфир выходить.
— Давай!.. Жми!.. Действуй, Марик!
Кацнельсон глубоко вдохнул, задержал ненадолго дыхание, а затем… затем шумно выдохнул и, нажав тангенту, быстро затараторил в эбонитовый кругляш микрофона:
— Тюльпан! Тюльпан! Я Ромашка-4, я Ромашка-4. Тюльпан, ответь Ромашке. Тюльпан…
Ждал Марик недолго. Всего десяток секунд, после чего буквально завопил. Восторженно, не скрывая радости, не обращая никакого внимания на внезапно покатившиеся по щекам слезы:
— Тюльпан! Я Ромашка-4! Нахожусь на северной окраине 123 и 5… Да, Хозяйство… Пять морковок, три огурца. Все гнилые. Других нет. Семечек десятка три в корзинке. У нас один помидор… Да, целый, только легкий… Держимся, да… Что? Понял, перехожу на плюс шесть. Жду…
Сеанс связи продолжался минут примерно пять-семь. А когда он закончился…
— Бли-и-н, мужики-и-и, — растерянно пробормотал Кацнельсон, утирая пот, стягивая наушники со стриженной головы. — Я сейчас, кажется, самому Жукову советы давал.