Эмили потянулась к чашке с чаем, чтобы сгладить паузу и подобрать слова. И сама почувствовала вкус лжи на губах, когда ответила:
— Дело не в том, что я хочу проводить с ним время. Я просто не хочу возвращаться в Лондон.
— Будь я Фергюсоном, я бы сказала «дерьмо», — отозвалась Мадлен.
— Театр никак не исправил твоего лексикона, верно? — спросила Эмили. Прошлой весной Мадлен несколько недель тайно играла на сцене, там они и познакомились с Фергюсоном. Атмосфера, которой Мадлен наслаждалась, расширила ее познания в областях, которые были неприемлемы для приличного общества.
Мадлен улыбнулась.
— Фергюсон выражается куда хуже. Но ты же любишь Лондон — неужели у тебя появилась причина его бояться? Ты узнала нечто новое о лорде Кэсселе?
Эмили посмотрела на близняшек. Она не знала, можно ли им доверять. Элли заметила ее взгляд и жестом привлекла внимание сестер.
— Брысь, девочки. Взрослым нужно кое-что обсудить.
— Нам уже двадцать один год, — гордо вскинулась Мэри.
— А мне почти тридцать, я древняя карга, на что вы так мило вчера указали, — ответила Элли. — Так что оставьте старух наслаждаться чаем и идите поиграйте в бирюльки или во что там вы, детки, играете.
Кэйт показала сестре язык, но, судя по улыбкам девушек, они не обиделись. Сестры вышли, закрыв за собой дверь.
Эмили вернулась к разговору:
— Я ничего не слышала о Кэсселе. И все же, пока я здесь, то могу притвориться, что из его расследования ничего не вышло.
И притвориться, что Пруденс ее простит, а Малкольм никогда ничего не узнает о ее писательстве. Элли не упустила этих недоговорок.
— Ты уже сказала Карнэчу?
Эмили покачала головой.
Мадлен вздохнула:
— Ты должна ему сказать, Милли. Мне кажется, ему хватит и чувства юмора, и чести, чтобы избить тебя не более одного раза.
Она шутила, но Эмили вздрогнула.
— Предпочитаю обойтись и без этого раза, благодарю покорно.
— Карнэч, похоже, не из тех, кто бьет жен, — сказала Элли, и, судя по ее тону, она знала, о чем говорит. — Я согласна с Мадлен. Признайся Карнэчу до того, как он узнает об этом от кого-то другого. Так будет лучше.
Элли порой говорила как провидица с дальних гор, ведь перед ней прошло больше жизненных драм, чем Эмили и Мадлен могли осознать. Но Эмили это было давно не нужно.
— Он не узнает. Нет никого, кто мог бы ему рассказать.
Мадлен резко встала.
— Подождите минутку, мне нужно кое-что принести из моей комнаты.
За время ее отсутствия Эмили успела взять себя в руки. Но самообладание покинуло ее вновь, когда Мадлен вернулась с письмом в руке.
— Я раскрыта? — спросила Эмили, не желая читать письмо.