— Слева пять вижу красный огонь!..
В этот день дрифтерный сейнер «Вайгач», приписанный к моторно-рыболовецкой станции порта Георгий, вышел в море на разведку рыбы.
В четырнадцать часов радист сейнера поднялся в ходовую рубку и передал капитану штормовое предостережение:
«…Через пять-шесть часов в семьдесят четвертом районе ожидается усиление северо-западного ветра до шести-семи баллов».
Капитан рыболовецкого судна Михаил Григорьевич Вергун был маленький, щупленький человек с морщинистым, задубенелым от лютых ветров лицом. Самым примечательным в его внешности были глаза — ярко-голубые, по-детски чистые.
Вергун прочитал радиограмму и склонился над штурманским столом. Несколько минут он стоял молча, внимательно изучая карту, потом ткнул пальцем в район Гончаковки и сказал штурману:
— Переждем. Определяйся, Кузьмич.
Александр Кузьмич Плицын — молодой моряк, только в прошлом году окончивший Мурманское мореходное училище, уже научился понимать немногословную речь своего капитана.
Вергун решил переждать шторм в спокойных водах губы Тюленьей, около Гончаковки.
Штурман взял несколько пеленгов на ближние мысы, определил свое место на карте и проложил курс.
«Вайгач» развернулся и пошел к Тюленьей.
Немного погодя в рубку явился помощник капитана Щелкунов. Он долго стоял, мялся и наконец решился:
— Михаил Григорьевич, идешь в Гончаковку?
— Знаешь, чего спрашиваешь? — проворчал Вергун. Его все больше начинало беспокоить море. Он выходил на мостик, пытливо всматривался в потемневшее небо.
— Может, сойдем на берег? — начал Щелкунов.
— Это еще зачем?!
Вергун отлично знал, что в Гончаковке помощник пополнял свои запасы спирта.
— Хлеба свежего возьмем, наш почерствел, команда ругается, — нашелся помощник.
— На рейде встанем, — отрезал Вергун.
Щелкунов повздыхал и спустился вниз. Это был высокий человек, с округлыми опущенными плечами, впалой грудью и маленьким, но выдающимся вперед животиком. Прохор Степанович носил бородку клинышком и длинные, свисающие книзу усы. Если помощник был кому-то нужен, его можно было найти по устоявшемуся запаху спирта. Щелкунов объяснял этот запах хронической зубной болью. Мучавший зуб успокаивался лишь тогда, когда в дупле лежала ватка, смоченная спиртом. Правда, однажды матрос красил с плотика корпус сейнера и, заглянув в иллюминатор, увидел, как помощник вошел к себе в каюту, запер дверь, налил граненый стаканчик спирту, осушил его залпом и, крякнув, закатил от восторга глаза. Очевидцу вскоре пришлось уйти с сейнера «по собственному желанию»: Щелкунов донял его мелкими и злыми придирками. Характер у Прохора Степановича был скверный, и если Вергун терпел его на сейнере, то только потому, что Щелкунов слыл большим мастером по засолу сельди и, как рачительный хозяин, берег шкиперское имущество и рыболовную снасть.