Но и мой самолет был сильно поврежден, он дрожал, словно в лихорадке. А я не знал, как помочь ему, как его «вылечить». Неожиданно забрав влево, самолет сорвался в штопор. С большим, очень большим трудом я вывел его из этого опасного положения.
Невероятно быстро бегут навстречу сопки и крутые гранитные скалы. Куда же садиться? В длинном извилистом ущелье вижу небольшое замерзшее озеро. Решаю — только здесь. Чтобы предупредить пожар, который мог возникнуть при ударе, выключаю зажигание и перекрываю краны бензобаков. Очки поднимаю на лоб, левой рукой упираюсь в передний край кабины.
Сел на лед, не выпуская шасси. Машина, пробороздив глубокую канаву, остановилась. В кабину ворвался горячий пар: радиатор порядком помялся при приземлении.
Открыв колпак кабины, с облегчением вдохнул чистый морозный воздух и вдруг услышал рокот мотора: над озером на бреющем полете пронесся Дмитрий Соколов.
«Спасибо, друг!» — подумал я.
Дмитрий кружил надо мной до тех пор, пока не разыгралась снежная пурга. Последний раз качнув крыльями, он улетел за сопки. Я долго провожал его взглядом.
Теперь я остался один, рядом — покалеченная машина… Что предпринять?
Пурга неожиданно утихла. За Полярным кругом такое бывает. Снежные заряды периодически налетают один за другим. Последний ли это заряд? Или через несколько минут тучи снега с еще большей силой обрушатся на землю?
Надо было использовать минуты затишья, выбраться из кабины.
Но что это? Собачий лай? Оглянувшись, увидел: к моему самолету, высоко выбрасывая лапы, несся огромный дог. «Неужели близко населенный пункт?» — пронеслось в голове. Я инстинктивно захлопнул колпак. И вовремя! Через стекло на меня смотрела клыкастая собачья морда. И тут я сообразил, в чем дело. Мы знали, что некоторые немецкие летчики летают со служебными собаками.
Значит, где-то рядом приземлился сбитый фашистский самолет. Выход оставался один. Вытащив из кобуры пистолет, осторожно приоткрыл колпак и два раза выстрелил в собаку. Дог взвыл и забился на снегу, оставляя кровавые пятна.
Только теперь я разглядел, что у подножия сопки, на льду озера, зарывшись левой плоскостью в снег, лежал «Мессершмитт-110». Случилось так, что подбитый мной в начале боя фашистский самолет сел там же, где пришлось приземлиться мне. Только на войне это может быть.
Но возможно, фашистский экипаж погиб?
Словно в ответ, морозный воздух разорвал выстрел. К моему самолету, проваливаясь в снегу, неуклюже двигалась темная фигура в летном костюме. Раздалось еще несколько выстрелов. Я вылез из кабины и, присев за плоскостью самолета, прицелился в гитлеровца. Выстрел — и вражеский летчик схватился за живот, но устоял на ногах. Еще выстрел — и он, покачнувшись, свалился в снег.