— Вы хорошо говорите по-французски.
— Так и должно быть, — сказал он. — Мои предки послали меня сюда учиться восьмилетним. Я вернулся, когда убили моего отца — тогда мне было шестнадцать, но я был не в состоянии этого осмыслить. Отправился обратно в Париж, как только заработал на дорогу.
Она знала, сколько стоит обучение во Франции, и это было не дешево. Его семья должна была иметь приличные доходы.
— А чем занимался ваш отец?
Голос его был ровным:
— Он промышлял сводничеством. Совался в истории без разбору. Но он был черным, а фраерам это не нравилось, они и порезали его в глухом переулке, а свалили на проходившего мимо ниггера. Ниггера они повесили, и все было шито-крыто.
— Извините.
Он пожал плечами.
— Отец всегда говорил, ему от них не уйти, достанут. Он не жаловался. Он хорошо пожил.
Музыка оборвалась, и группа спустилась с эстрады. Через усилитель запустили пластинку слоу.
— Приятно с вами поговорить, — сказала она, направляясь к своему столу.
Он придержал ее за локоть:
— Вам не надо возвращаться туда.
Она промолчала.
— Вы с виду заводная… но там грязная шпана, зря вы с ними…
— Что вы имеете в виду? — спросила она.
— Действие. Это я от отца перенял. Я тоже заводной парень. Вы почему не встретили меня там, на улице? — Она опять промолчала. — Я видел, как вы ели их глазами, — сказал он. — Вас та кодла заводит… — Он вдруг улыбнулся. — А раньше у вас это бывало с черным мужчиной?
— Нет, — ответила она.
У нее никогда не было негра.
— Я лучше, чем они сами про себя говорят, — сказал он.
Она взглянула на стол. Жак по-прежнему болтал с англичанкой. Наверно, даже не заметил, что ее нет за столом. Они повернулась к Жерару.
— О’кей, — сказала она. — Но у нас будет всего около часа времени. После этого я должна буду уйти.
— Часа хватит, — рассмеялся он. — За час я сгоняю с вами на Луну и обратно.
Когда она вышла, он стоял напротив дискотеки на набережной и смотрел, как уличные художники собирают и уносят на ночь свое имущество. Он обернулся на стук ее высоких каблучков по тротуару.
— Уходили без помех? — поинтересовался он.
— Да, — ответила она, — я сказала, что иду в туалет.
Он осклабился.
— Пешочком не возражаете? Мое пристанище подальше, на этой же улице, за «Ле Гориль».
— Это единственный способ улететь, — согласилась она, подстраивая свой шаг с ним в ногу.
Несмотря на поздний час, на улицах было полно гуляющих. Это было для них привычным и главным развлечением — глазеть друг на друга и на красавицы-яхты, пришвартованные вдоль набережной. Для многих это было единственным доступным удовольствием, после того как расплатились за снятые по безбожным ценам комнаты и еду. Французы не проявляли милосердия к туристам любой национальности, даже к соотечественникам.