Жар охватил ее всю, и она была уже не в силах себя сдерживать. Как обезьянка, прильнув к нему, она начала судорожно дергаться на нем, оргазм следовал за оргазмом, сотрясая ее всю. Мысли вихрем кружились у нее в голове…
Все было не так. Это было не то, что ей надо. Это не было то наказание, какого она для себя искала.
Она раскрыла глаза и безумным прищуренным взглядом посмотрела на него.
— Мучь меня… — простонала она.
— Что?!.
— Мучь! Причини боль! Прошу тебя… Как в прошлый раз. И будет мне поделом. Я не заслужила лучшего.
Он на мгновение застыл, потом медленно поставил ее на пол и убрал ее руки, обнимавшие его. Голос его внезапно стал ледяным:
— Тебе пора одеваться. Так будет лучше, иначе мы опоздаем на прием.
Он резко повернулся и ушел к себе. Чуть погодя ее начало трясти. Она подняла полотенце, бранясь про себя. Ничего-то не могла она сделать по-людски.
Жар белого сверкающего солнца, казалось, отскакивал от корявых скал и песков пустыни, простиравшейся перед ними. Редкий колючий кустарник устало ник на горячем ветерке. Далекий говор пулемета замер где-то впереди.
Лейла неподвижно лежала в неглубоком окопчике. Она чувствовала, как у нее под мышками, между грудями и между ног мокро от пота. Осторожно перекатилась на спину. Облегченно вздохнула. Боль в груди от упора в твердый грунт прошла. Сощурив глаза, она смотрела в небо и прикидывала, до каких пор обязана здесь лежать. Наемник-сириец, их старший на полевых занятиях, приказал ей не двигаться, покуда не подтянутся к ней остальные бойцы взвода. Она покосилась на свой массивный мужской хронометр на руке. Они должны были быть здесь, по крайней мере, минут десять назад.
Стоически она заставила себя ждать. Быть может, это была всего лишь учебная вылазка, но пулями они стреляли настоящими, и одна женщина уже была убита и три других — ранены. После того учебного занятия по лагерю пошла мрачная шутка: чьи заслуги по ликвидации федаинов будут больше — их собственные или израильтян?
Ей захотелось курить, но она не пошевелилась. Дымок в прозрачном воздухе может навлечь неприятельский огонь. Позади окопчика послышался шорох.
Она тихо перекатилась обратно на живот и повернулась, чтобы встретить опасность, одновременно подтянула к себе винтовку. Она приподнялась к брустверу и уже было высунула голову, но тяжелая рука треснула ее по каске и нахлобучила на уши. Сквозь боль она расслышала грубый голос выругавшего ее сирийца:
— Дура набитая! Говорили тебе, не высовывай голову. Я мог ухлопать тебя за сто ярдов отсюда.
Он соскочил к ней в окопчик, тяжело дыша. Он был коренаст и неуклюж, ему не хватало ни дыхания, ни терпения.