Сейчас же Алексей Петрович наметил и людей, которые пойдут на операцию.
К условленному часу он пришел к радистам.
У рации снова сидела Перлова. Коржу очень нравилась ее быстрая и точная работа, и перехват Оливаресовых донесений он поручал ей, твердо уверенный, что она не пропустит ни одного знака.
Поздоровались.
Корж опустился на диван, спросил:
— Молчит?
— Срок через пять минут.
Корж засек время по своим часам, привалился к спинке дивана.
— Ну, не буду вам мешать.
…Прошло семь с половиной минут. Перлова сидела не шелохнувшись, держа в тонких розовых пальцах карандаш…
Корж удивленно пожал плечами, но спрашивать ни о чем не стал. Он и так видел, что вражеский передатчик молчит. «Какая-нибудь задержка», — мелькнуло в голове.
Но минута проходила за минутой. Рация Оливареса молчала… Происходило что-то непонятное, совсем не похожее на немецкую аккуратность. Корж то и дело посматривал на часы. Десять минут… Двенадцать… Пятнадцать…
— Молчит?..
Перлова кивнула головой.
— В чем дело?
— Тише!
Девушка подняла карандаш, готовясь записывать, но тут же опустила его. Руками стиснула наушники, словно хотела плотнее прижать их к ушам, чтобы не пропустить ни одного звука. Корж подошел к столу, ждал… Перлова отняла руки, посмотрела на него.
— Разведотдел сам вызывает рацию Оливареса.
— Ну?..
— Оливарес не отвечает.
Корж вернулся к дивану. Он начинал догадываться о причине молчания, но пока что и сам не верил своим догадкам. Мало ли что могло случиться с рацией! Сейчас радист, может быть, устраняет неисправности и вот-вот начнет передачу. Радоваться рано, нужно ждать…
И Корж снова сел на диван. Дал себе слово не смотреть на часы и не мог утерпеть — смотрел. Время проходило медленно, но неумолимо и верно. Уже сорок восемь минут прошло.
Перлова сказала негромко:
— Снова разведотдел вызывает передатчик.
И снова прошло десять, пятнадцать, двадцать минут. Оливарес не отвечал.
Через два часа Перлова сняла наушники.
— Все. Разговор не состоялся. Ваше дежурство, товарищ капитан, прошло впустую. — Она посмотрела на Коржа и удивилась. Тот был не только не расстроен, а наоборот, кажется, очень доволен. Он весело улыбался, и глаза его горели каким-то озорным и хитрым огнем.
— Напротив, это дежурство — самое удачное. Молчание противника рассказало мне больше, нежели это могла сделать пространная радиограмма… Скажите, вы сумели бы на ключе подделаться под «почерк» вражеского радиста?
— Сумею. Когда принимаешь передачу — мысленно и сама выстукиваешь ее.
— Очень хорошо! С портативной рацией работали?
— В школе на них и готовились.