– Не любите вы Перуна, – жаловалась княгиня, – а князь Олег старается, богатые пышные праздники в его честь устраивает: сколько бочек мельного медового варева выставляют, сколько жирненьких овец, бычков закалывают для города.
Либуша удивилась, что княгиня в первую очередь не о муже, а о князе Олеге заговорила, невольно припомнила слухи, что тот княгине не чужой, а может, и правда, что отец. Догадалась вот еще о чем: Прекраса считает, неведомо отчего, что Перун – отец ребенка. Но Либуше знать не надо, почему княгиня так решила, не ее ворожейское дело. Не стала растолковывать, что Перун хоть и словенский бог – тут Князь Олег верно рассчитал, не взял урманского, – но бог княжеский, дружинный, для простого люда не расстарается. Потому и недовольны в городе, что Перуна вперед других чествуют. Есть боги ближе. Чем поможет торговцу, ремесленнику или земледельцу бог воинов? Ничем. А привычные родные боги обидятся – им мало почета! Разозлятся еще, накажут. И тогда уже люди, не боги, обидятся на князя за своих близких богов и за неудачи, разгневанными богами посланные, а ведь на князей обижаться опасно и бесполезно. Удивительно, что вещий Олег не подумал об этом – или подумал слишком хорошо, все вперед просчитал, а ей, простой ворожее, не уследить за его мыслью. Вслух же сказала:
– Любить бога разве только князья могут, мы же богов – почитаем.
Опять засмеялась княгиня – ну хитра, сладкоречива ты, Либуша, а уж осмотрительна! – приказала рыбки подать, щуки под чесноком и белужины вяленой. Рассердилась, что щуки не нашлось, забегали девки, потащили миски с рыбой, с лепешками, пироги с сигами и мнюхами. Либуша ела неохотно, неуютно себя чувствовала в тереме. А княгиня долго ее не отпускала, и говорили они о всяких мелочах: почему серебряные украшения полезней для беременных, сколько можжевеловых ягод надо в рассол класть, почему красивый синий шпорник для букета не годится. Не слишком богато одарили Либушу в первый раз, но через неделю за ней прислали снова и с тех пор присылали часто. Не скажешь, что Прекраса с Либушей подружились, как княгине с простой ворожеей подружиться, а все же привязались друг к другу.
В тот же день молодой советник Свенельд расспросил няньку, что нагадала новая ворожейка. Нянька без утайки передала все, что услышала: она верила советнику, ведь его прислал князь Олег. Наверняка Свенельд выспрашивает, чтобы настоящему князю передать. Кто служил вещему Олегу, тот его не предаст, как бы князь Игорь ни полагался на своего нового помощника, нянька подозревала, что это лишь видимость. Или глуповат князь-Игорь? Да какой он князь – жаден, труслив, лихость лишь за столом проявляет. Но какой-никакой – наследник. Пока. Потому вещий Олег и выдал за него Ольгу. А своего-то законного наследника, сына Шелковой девы княгини Силкисиф, тоже Олега, заново назвал чужим именем Александр и посадил в Моравии княжить. На время ли посадил, дожидаясь удобного момента здесь, или нет, навечно – не по ее уму.