– Не опасно ли? Ты и так в опале, – осторожно напомнил Бул.
– Волхвов не казнят, – неуверенно ответил кудесник, но все же очертил себя подобающим знаком, а вилы дружно всхлипнули на ветках, и капли слез упали на траву росой.
– Ох, не мудрен, брат, – шумно, как корова, вздохнул Щил. – Решил мир править. Тяжеленько с упорным спорить. Да и найденыш мал, чтобы зло распознать. Намучим зря, взад-вперед по худым временам гоняючи.
– Мал, скажешь? – удивился Дир. – В его лета посвящение в мужи проходят. Когда учитель нас в науку взял, мы только-только на коня садились. А Веремид не дался жалости, испытывал, учил махоньких. Коли не вышло из нас богатых жрецов – не его вина, наша воля. Что до зла, его распознать можно в любые лета.
Булу обидным показалось замечание о богатых жрецах, у Дира выходило, будто богатство – постыдно, хотя он прямо и не сказал того. Глупость несусветная, а не глупость, так высокомерие. Да, высокомерие нищего, конечно. Очень хотелось возразить, но противоречить Бул принялся Щилу, чтоб не догадались побратимы о его обиде.
– В зрелых летах человек детьми повязан, женами. Жены каждая свое почнут гнуть. И мир очень скоро свернется к их спорам, к заботам о семье, о своем положении. Маленьким мир станет у зрелого человека, но вся мудрость уходит на то, чтоб его, такой маленький, сохранить. Тут уж не до общего зла, тут зло только свое, тоже маленькое и настырное. А юный легче на подъем, глядит шире, видит дальше – своего мира нет у юного, вот даль ничто и не заслоняет. Отрок, напротив, больше услышит, ярче увидит, а что не поймет, так мы же растолкуем. Мы же будем видеть все, что покажет Сновид, правильно? Или он пересказывает сон? Как это бывает?
– Дело такое, – не то согласился, не то ушел от ответа Щил.
Злыдни крадутся в траве, прячутся, пока маленькие заботливые берегини, ворча на праздных русалок, пугают лис у ольхи. Растаскивают рыжие мошенницы купальское угощение, топчут черными лапами ватрушки, поскуливают от нетерпения, тыкают острой мордой душистую корочку, раскусывают. Вилы же замерли на ветвях, боятся пропустить хоть слово из важного разговора. Ни лист не шелохнется на ольхе. Ползут злыдни, подбираются, глазками посверкивают, наставили острые уши, оттопырили тугие хвосты, шерстка на шеях торчит свиной щетиной.
Дир тоже ответил уклончиво:
– Время придет, сам увидишь. А найденышу дадим сильный оберег. Может, еще что придумаем…
– Решили, так что отступать, – Бул справился с обидой. Сейчас важнее не дать себя отстранить. Он принялся мечтать вслух, знал, ничто так не привлекает чужое сердце, как обнажение своего собственного, смешное и стыдное выставление своих слабостей.