Над дверью тикали часы. И чем дольше затягивалась игра, тем громче они тикали. Юра продолжал болтать, рассказывая о фрагментах нарисованной им карты и играх, в которые можно с ней играть. Но все это утопало в настойчивом тиканье часов.
На циферблате маленькая стрелка доползла к семерке… затем к восьмерке… девятке…
Юра положил новый фрагмент карты у изголовья своей кровати и принялся «высаживать» густой сосновый лес по ее краям. Вдруг мальчик услышал звон, отличающийся от прежнего позвякивания. Звук был более глухим, тяжелым и отозвался в квартире мрачным эхом.
Время замедлило бег. Стрелки часов почти замерли. Каждый щелчок ужасно растягивался во времени.
Послышался стук. Кто-то барабанил в дверь.
Юра резко обернулся, словно его поймали на чем-то постыдном.
— Отчим не должен вернуться до выходных!
Лицо Юры исказилось от страха. Он принялся прибирать в комнате, а мальчик остался сидеть, прислушиваясь к шагам женщины, бредущей по коридору.
— Входите, — раздался голос Юриной мамы.
Послышался знакомый грохот сапог.
Теперь мальчик знал, кто пришел. Не имело смысла бежать и прятаться. В дверном проеме возникла Юрина мама. Она ничего не сказала, но ее печальный взгляд побудил мальчика встать и направиться к выходу из комнаты. Входная дверь была приоткрыта, впуская в квартиру зимний холод.
В дверном проеме стоял дед. Кое-где в его седых волосах виднелись кристаллики льда, усы отяжелели от инея. На замерзшем лице глаза казались пронзительными ярко-синими буравчиками. Руки деда согревали прохудившиеся вязаные перчатки.
Мальчик ступил шаг в его сторону, остановился и вновь ступил, медленно, словно во сне, преодолевая разделяющее их расстояние.
— Маму отвезли в больницу? — со слабой надеждой в голосе спросил он.
Дед тоже сделал шаг ему навстречу, присел на корточки и, распахнув пальто, обнял внука.
— Нет, мальчик, — тихо произнес он, и в голосе его слышались грусть зимы и пустота заброшенных домов. — Нет, мой мальчик, больше в больницу она не ляжет.
* * *
На подоконнике, подсвеченная серебристым светом проносящихся по улице машин, стояла подаренная мамой лошадка-качалка.
В квартире было очень холодно. Лютый холод мучал мальчика на протяжении долгих, ничем не заполненных дней. Он часто пересчитывал их про себя… Пятый… Шестой… Седьмой… Все изменилось с тех пор, как сапоги деда прогромыхали по заиндевевшим металлическим ступеням, неся с собой страшную весть. Мальчику нечем было заняться. Он бродил по коридору как неприкаянный, внимательно разглядывая солдат на фотографиях. Особенно его интересовали сапоги и оружие.