Рассказ кумыка о кумыках (Шихалиев) - страница 53

Вообще кочевые мусульмане Ставропольской губернии доселе как в гражданском, так в общественном и частном быту руководствуются большей частью своим традиционным правом и решают почти все дела, возникающие из взаимных отношений членов своего общества, по своим «темным обычаям и обрядам, на едином предании основанным».

Такой порядок внутреннего устройства и управления в среде этих инородцев, по ясно выраженном в действовавшем до 1876 года законодательстве, должен был оставаться дотоле, пока «с переменою нравов и образа жизни этих инородцев самое управление ими не изменится»[39].

Очевидно отсюда, что законодательство наше, делая все эти и подобные им уступки в пользу прав названных инородцев, принимало во внимание, с одной стороны, низкий уровень их просвещения и гражданского развития, в силу чего они не в состоянии знать законов Российской Империи и господствующего языка в ней и не могут соблюдать «общих правил, сими законами постановленных», а с другой – самую основу гражданского, общественного и частного быта каждого мусульманина, заключающуюся в началах их своеобразного верования, которым определяются все стороны этого быта и из которого проистекает у них всякое право – каноническое и гражданское.

Этот гуманный и вполне рациональный, сообразный с достоинством русского правительства, как правительства христианского и просвещенного, принцип применялся у нас и к другим племенам, входившим, в силу исторических обстоятельств, в состав русского государства.

Но так как традиционные степные обычаи, законы и обряды инородцев, оставаясь не приведенными в положительную ясность и не будучи записаны, неизбежно должны были вызывать и действительно вызывали, с одной стороны, разнообразное понимание и применение их к делу, давая в этом случае широкий простор личному произволу лиц, от которых зависело исполнение этих законов неписаного права на практике, а с другой стороны, ставили в затруднение самые лица и учреждения, от которых зависели поверка посреднических разборов по делам магометан и разрешение жалоб на эти разборы, приносимых от лиц, до которых они касались, то тем же уставом 6 февраля 1827 г. предписывалось привести все обычаи, законы и обряды, имеющие юридическое значение у инородцев, насколько это окажется возможным, в известность и затем, по рассмотрении их губернским начальством, с утверждения главноуправляющего в Кавказском крае, напечатать и объявить как инородцам на их наречии, так и вообще по губернии в переводе на русский язык[40].

Обязанность эта возлагалась всегда с того времени на главных приставов магометанских народов и (по ст. 540 т. 2, ч. 2 св. зак. изд. 1857 г.) доселе составляет особенный их долг, к сожалению, не оплаченный надлежащим образом и поныне. Нельзя, однако, не заметить, что в первые 30 лет по издании закона 6 февраля 1827 г. главные пристава магометанских народов не были индифферентны по отношению к этому делу. Еще в конце 1839 года бывший тогда главным приставом коллежский советник Миронович представил комитету, учрежденному в то время для составления проекта нового управления магометанскими народами Ставропольской губернии, первый опыт кодификации степных юридических обычаев этих инородцев, назвав его «Сборником законов и обычаев магометанских народов». Но так как и сам составитель этого сборника, собравший сведения, в него внесенные, «из расспросов и преданий народных», не мог поручиться ни за полноту, ни за верность собранных им сведений и полагал полезным подвергнуть свой труд предварительному рассмотрению высшего образованного магометанского духовенства в России