Календари висят на Нининой шее, как камень.
— Я столько времени пыталась возделывать неплодородную почву, а ее сколько ни поливай — ничего не вырастет, — жалуется она.
Но «поливать» все равно приходится: если Нина уволит художников — на что они будут кормить свои семьи?
Она слишком много взвалила на себя, ей тяжело, и единственный выход, какой она видит, — это передать мне часть своего груза. Но дело в том, что я не хочу заниматься коммерцией.
Мы с Ниной заранее договорились, что не станем заставлять друг друга делать то, что нам не интересно. Журналистика по определению — не особо доходное ремесло, и Нина знает, что для меня это больной вопрос: мне довольно трудно объяснить себе и другим, почему моя жена зарабатывает больше, чем я. Нина старается не задевать эту тему, но я вижу, что в глубине души она считает свои дела более важными: ее раздражает, что я трачу время на «всякие глупости», вместо того, чтобы ехать с ней в контору.
Однажды у Нины все-таки вырвалось: «А вот Даниэль помогал мне!» Сказав это, она испугалась и долго просила прощения за бестактность.
Я ответил, что у меня хватает ума не обижаться на случайные оговорки.
На самом деле не хватает.
Насколько я знаю, Даниэль уехал из Шанхая сразу после начала забастовки, но меня охватывает мрачная тоска каждый раз, когда я слышу это имя. Мистер Бернар стал для меня символом всех бед, какие только могут свалиться нам на голову: предательства, болезни и смерти.