Ловко орудуя посохом как рычагом, мечась юрче белки и не рискуя подходить близко, тремя сильными толчками он перекатил тело Сета под стену дома. Топь глядела вслед убегающей тени и не испытывала сомнений в её возвращении. Проваливаясь в полусон — непривычное, пугающее состояние истощённого разума, — Топь отстранённо размышляла о странностях человеческой природы. Когда-то давно это могло бы показаться ей даже забавным.
Не позже чем через час послышался скрип несмазанной оси, и на задыхающееся от приближающегося зловония тело была вывалена полная тачка полусгнивших отбросов.
Придя в себя от шока, сквозь подступающую к горлу тошноту Топь почувствовала волны живительного, так необходимого ей тепла. Под удаляющийся скрип одного колеса она с воодушевлением принялась за дело — ускоряя гниение, подстёгивая работу бактерий. Окунувшись в простые и так хорошо знакомые ей процессы, она вдруг почувствовала себя дома.
Скрип колеса раздавался ещё трижды за ночь. А к утру у Топи было уже достаточно сил, чтобы подняться.
Задолго до рассвета, в серых сумерках, когда ночные работники уже отходили ко сну, а дневные трудяги ещё спали сладко и крепко, из чёрной зловонной лужи выбрался человек. Одежда его промокла, длинные светлые волосы слиплись и висели грязными сосульками. Он заметно похудел и осунулся за ночь, а у губ прорезались две вертикальные морщинки, сделав его отстранённую улыбку ещё более жёсткой.
Пошатываясь на неверных ногах, он скорым шагом поспешил к Южной стене города. Путь его был прям, но сознание не жалело сил, выстреливая тонкие лучики, зондируя пространство во всех направлениях, заново ориентируясь в этом новом для себя мире.
Я настолько привык просыпаться в чужой постели, что сперва не удивился ни жёсткому матрасу, ни низкому потолку с толстыми тёмными балками поперёк, и, лишь услышав гуд голосов да бряцание амуниции, вспомнил, где нахожусь. Наверняка меня разбудили — я так устал, что не смог бы проснуться сам, но возле низенькой солдатской койки никого не было, и после минутного замешательства я вскочил на ноги. Бок дёрнуло обжигающей болью, но, застонав, я всё же выпрямился. Поясницу охватывала тугая повязка. Ломило все мышцы, я чувствовал каждую кость в теле, а ладони просто горели, но я рисковал опоздать на утреннюю поверку и потому лишь сцепил зубы покрепче. На бегу разглаживая смятую рубаху, затягивая ремень, спотыкаясь на затёкших за ночь ногах и пытаясь нырнуть в петлю перевязи, я гадал — как выгляжу?
Вчера я рухнул на застеленную серым постель даже не разувшись. Скатанное одеяло так и осталось в ногах, всю ночь мешая вытянуться на и без того коротком ложе. Мышцы свело, но не только из-за этого.