– Да, – сказал лесоруб, – ее зовут Чармен.
– А вам случалось, – спросил Аллан, – встречаться с глазу на глаз с медведем?
– Еще бы! – ответил лесоруб. – Он долго смотрел на меня своими зелеными буркулами, потом мы подмигнули друг другу и разошлись. Мы – лесные жители, и нам незачем задираться. А Чармен, – неожиданно добавил лесоруб, – всего девятнадцать лет. Я написал ей, что скоро поправлюсь.
Чем можно было его утешить? Только ложью.
– Вы знаете, – сказал Аллан, – стоит вам только закрыть глаза, поглубже вздохнуть и вызвать в памяти Чармен – и все случится так, как вы хотите. Попробуйте! Ну! Вот уже ветер затихает к вечеру, и солнце освещает сосны над вашей лачугой. Можете смотреть на небо сколько вам угодно, но вы увидите только одно-единственное облако – такое маленькое, как перо, потерянное сойкой. И больше ничего. Я же знаю – вам хочется дождаться, когда темнота настолько сгустится, что в ней заблестят звезды. Это значит, что пора ужинать. И ужин, конечно, готов, – Чармен гремит мисками и напевает песенку. Ах, черт! Я позабыл ее слова.
– А-а, – догадался лесоруб. – Это, должно быть, песенка о том нищем медвежонке, что клянчил у девочки милостыню.
– Да, да! Это та самая песенка. Я вспомнил. И я спою ее, но тихо, чтобы не слышали сиделки. Они думают, что все, доставляющее нам радость, служит во вред.
Аллан начал напевать:
Тук-тук – стучится в дверь
Какой-то мокрый зверь,
Голодный медвежонок.
«Прошу меня простить, —
Нельзя ли одолжить
У Чармен мне деньжонок?»
Лесоруб уснул под эту песню и так и не проснулся. Жизнь уходила из него, как отдаленный звон.
Лесоруба похоронили на кладбище невдалеке от больницы. Между зеленых могил паслись стреноженные лошади.
Аллан вызвался сделать на деревянном кресте эпитафию. Он написал: «Здесь спит Томас Бирн, лесоруб, 65 лет, убитый упавшей сосной. Он всю жизнь трудился и потому был благородным человеком. Да упокоит его господь в селеньях праведных».
Аллан выздоравливал и доживал в больнице последние дни. Он часто ходил на могилу Бирна. Ему нравилось думать, что под этим, еще не заросшим травой холмом лежит человек, который мог бы стать его другом. Они бы наверняка сошлись, потому что лесорубу не надо было объяснять всех сложностей жизни, подтачивавших существование Аллана. С ним Аллан отдыхал бы за разговором о том, как надо разводить пилу и подманивать птиц.
Перед тем как покинуть больницу, Аллан написал дочери лесоруба о последних минутах отца. И тотчас исчез, как бы боясь, что Чармен приедет и застанет его в Морристоне.
Аллан подошел к окну. Океан разыгрывался и сотрясал берега.