И тогда Слав ударил по щиту. Во дворец ворвались стражники, он указал им на двух евнухов, которые готовили пищу.
Без допроса их в тот же день вывели на мост, и головы скопцов отправились в долгий путь по реке. Слав знал, кто приказал им отравить пищу. Но он не мог пока так же расправиться с деспиной. Эпирец, император Фессалоник, был еще силен. И деспот должен ждать того часа, когда раз и навсегда можно будет рассчитаться и с императором и с его племянницей.
Слава мучила бессонница, думы о мщении не давали покоя. Он словно наяву видел непомерно длинные и тонкие руки эпирца, его узкую грудь, болотной зелени глаза, — и задыхался от отвращения.
В свое время, когда Слав написал Комнину о том, что заговорщик Феоктист утверждал, будто подослан им, фессалоникийским императором, Комнин ответил: Слав правильно поступил, отрубив голову этому лгуну, ибо он, император Фессалоник, не имеет двух душ — одну добрую и честную, а другую коварную и злую. У него только одна душа, которая желает добра всем своим родным и друзьям. И пусть Слав верит ему, как верил до сих пор. Верить этому эпирцу?! Слав и тогда не верил Феодору Комнину, а уж теперь тем более. Он понял, что в хилом теле эпирца и вправду сидит одна душа, но она черна, как смола, и несет только зло и беду ближним и соседям.
Надо бы постараться, чтобы эта душа как можно скорее рассталась с телом. Да не так-то просто, только успеть бы отомстить! Поэтому Слав задумывался о своем возрасте. Правда, он вполне здоров, крепок, словно горная вершина, покрытая шапкой вечных снегов, неколебимая и мрачноватая, но ведь годы и седину никуда не денешь.
Люди Ирины Петралифы все время вынуждали его быть настороже. У них не было к нему доступа, но это ничего не значило. Ромейское коварство и подлость проникали всюду.
Стража неусыпно следила за людьми деспины, каждый вечере Славу доносили, кто из них куда ходил, с кем встречался и о чем разговаривал. В последнее время один из людей Слава дважды ездил к монаху Григорию в Роженский монастырь[198], в который частенько наведывалась и Ирина Петралифа. Через несколько дней труп этого человека был обнаружен на дне ущелья, над ним вились стаи воронов. Исчез и монах Григорий, уже не мелькала больше в монастыре и на улицах Мельника его ряса.
А в крепости жизнь шла своим чередом, буднично и однообразно. Весна, лето, осень и зима сменяли друг друга.
В жизни каждого были улыбки и слезы, скорбь и радости. Одни умирали, другие рождались. Угощение для священников никогда не переводилось. Свадьбы, крещения, поминки не обходились без трапез с вином, на них часто приглашали и деспота, но он почти всегда отказывался. Все эти погребения и крещенья напоминали ему о его собственных радостях и горестях. Свадьбы — о Маргарите-Изабелле, крещения — о его сыне, а погребения всегда вызывали мысли о собственной смерти, которая где-то поджидает его. До сих пор его пути с безносой расходились. И хорошо, если бы она дала время расплатиться с должниками — Феодором Комнином и его племянницей.