Откуда силы взялись! Грищук передал свой автомат Астахову и полез на пихту. Он сумел изловчиться и подтянуть к себе мешок, достал нож из голенища. Перерезать тонкие стропы не составило труда. Контейнер ухнул в снег.
Раздался звериный рев. Мешок взлетел от сильного толчка и упал на краю оврага с распоротым боком. Грищук замер с ножом в вытянутой руке. Астахов отпрянул за ближнюю елку, выставив автомат. Над мешком показалась звериная морда, изрыгающая свирепый рык. Медведь!
Он вылез на край оврага, встал во весь свой огромный рост. Голова его оказалась на уровне ног смертельно перепуганного Грищука. Сейчас стянет его когтями с кривой пихты и сваляет в кровавый комок. Ни крикнуть, ни достать из нагрудного кармана пистолет он не успел бы. Услышал лязг передернутого затвора и грохочущую автоматную очередь. Хорошо, Астахов не растерялся! Медведь взревел от боли, пал на четыре лапы и закрутился, окрашивая кровью снег. Астахов приблизился и всадил вторую очередь в голову. Зверь дернулся и затих. Астахов обессиленно сел в снег, снял шапку, утер лицо.
— Слезай, — сказал он голосом, выдававшим тоже немалый испуг, — ка-ак я его...
Грищук с трудом разжал одеревеневшие руки, сполз по стволу.
— Спасибо, — сказал он, приходя в себя, — не растерялся. Еще бы секунда... А что все-таки в мешке?
В контейнере оказались двуручные пилы, топор и лапа для выдергивания костылей из шпал. И семь пар сапог! Новеньких, кирзовых... Именно такие получал его взвод перед наступлением на город Шахты ровно год назад.
Астахов тронул за плечо:
— Скотину резать не приходилось? Вот собралась интеллигенция. Ладно, я попробую, а ты собери костер. Надо хорошо поесть, иначе до базы не дотянуть.
Зачистили котелок, выпили бульон и поставили на огонь новое варево. Разогрелись, ожили, стали планировать дальнейшее. Вернутся к Андриянову (кстати, как он там вовсе без пищи?), напилят дров, навялят впрок мяса и будут выходить из леса. В сапогах можно куда угодно ушагать.
Через сутки добрались с грузом до стоянки, завидели ее издалека. Андриянов от нечего делать натянул парашюты на нижние ветви старой ели и сделал белый шатер. Под спальные мешки наложил свежих еловых лап. Изможденным от голода он не выглядел. Когда отъелся медвежатиной, чувствуя доброе расположение к себе, признался: утаил от общего котла четыре пачки пшенки и кусок шпига.
— Не выветрился из тебя кулацкий дух, — беззлобно ругнулся Грищук, выслушав исповедь. — В такую дорогу нас голодными отправил.
— Вы на охоту пошли, — оправдывался старший сержант, — а мне как жить? Без горячего ёдова я не могу — гастрит.