Идущие след в след по лыжне разведчики остановились.
— Чего там? Фрицы?
— Дозорный дал сигнал фонарем.
Дронов и Курганов поспешили вперед, к дозору.
— Что случилось?
— Слева, где наша застава, кто-то воет. А впереди — в метрах трехстах от нас, в низине, похоже, походные немецкие палатки.
— Проверим!
Проверить, понять непонятное, грозящее возможной опасностью, —такой же закон пограничья, как обязательная бдительность. И Дронов свернул с лыжни влево, к заставе. Вернулся он буквально через две минуты.
— И смех и грех, — сказал он, отдуваясь. — Это же наша печь на заставе воет! Узнала своих, вот и подает сигнал.
Мысленно Петр Курганов тотчас представил большую круглую печь из красного кирпича, обитую крашеным железом. Как уютно стояла она в центре родной казармы, а вокруг теснились тридцать пять солдатских коек. Как хорошо горели и потрескивали не поддающиеся топору стволы карельской березы. Вспомнился повар Василий Тельнов, прекрасно пекший хлеб, правда, в другой печи, поменьше. Тельнов погиб в августе на Западной Лице.
— Да, заставу свою сожгли; стены сгорели, а печь стоит, воет, как баба по покойнику, — не обращаясь ни к кому, сказал дозорный.
— Ничего — они нам за все наши беды заплатят. Заставим, — убежденно сказал Дронов. — Так, говоришь, впереди палатки фашистские? Может, тоже померещилось, если вой ветра в печной трубе за страшную опасность принял?
Не померещилось...
В низине, на пути пограничников, стояли большие палатки, в каждой, должно быть, пятнадцать-двадцать фашистов.
— Двенадцать палаток, — вынырнув из темноты, доложил Дронову Петр. — Спят как сурки. Без охранения.
Обычной задачей диверсионно-разведывательных групп было уничтожение живой силы и техники врага, наведение паники в его тылах, захват «языков». На этот раз группа Дронова выполняла чисто разведывательное задание, можно было обойти неприятельский гарнизон, не рисковать: благо собран необходимый материал. Но велико было искушение.
— Часовых нет. Чувствуют себя в безопасности: до линии фронта сорок километров. Ничего, мы их расшевелим, боекомплект у нас не истрачен. Окружаем и в два ноль-ноль, без «ура» и шумовых эффектов, — забрасываем гранатами.
Соотношение сил было не в пользу пограничников, но на их стороне — внезапность, дерзость, вера в свою правоту и полярная ночь...
Забросав палатки гранатами, разрядив автоматные диски в обезумевших врагов, пограничники растворились во тьме, прихватив на всякий случай «языка».
Конечно, не все операции проходили столь же успешно. В одном из дальних рейдов, в котором участвовали совместно три группы, пограничники Дронова ушли из базового лагеря в фашистском тылу громить коммуникации врага. Две другие группы, вернувшиеся с задания, измотанные и смертельно усталые, расположились на отдых. Тоже в низине, за ветром, только не в палатках, а на снегу. Приняли с устатку и для согрева «сто наркомовских граммов» — и уснули. Троих дозорных тоже сморил сон. Каратели из СС — не без помощи белофиннов — бесшумно сняли спящих дозорных, а остальных расстреляли в упор. Из сорока наших бойцов уцелел один, раненый. Он-то и рассказал, как фашисты ножами добивали раненых, уродовали лица мертвых.