Это был медвежий угол. Но, случается, и к самому глухому медвежьему углу проникаешься симпатией. Оглядываясь назад, я сознаю, что принес больше пользы, чем сам ожидал, и именно потому, что работал отнюдь не в академическом учреждении, названием которого можно кичиться. Все, что от меня требовалось в этих стенах, — честно трудиться; я хочу сказать, не возникало искушения делать что бы то ни было ради престижа или продвижения по карьерной лестнице. Это всего-навсего работа изо дня в день, а когда она сделана, взятки гладки.
Ко всему прочему, я еще и профессиональный отшельник-экзистенциалист. Не умею сходиться с людьми; мне они докучают, даже когда нравятся, пусть даже очень. Все чаще и чаще я ловлю себя на том, что молча слушаю или стремлюсь слушать. Помню, когда мне было чуть за двадцать, мне всегда хотелось говорить больше, чем было можно или уместно. Сейчас же единственные люди, с кем я могу разговаривать, — очень давнишние друзья, а большинство остальных мне приходится зачислять в Общую Массу — не из презрения, но с сожалением. Их головы не соображают, как моя, они не «свободны» и не «подлинны» (в том смысле, какой я вкладываю в эти слова). Я не виню их. Они жертвы — жертвы обстоятельств или просто рождены такими. Их — имею в виду коллег по Св. Годрику — я вовсе не намереваюсь вычеркнуть из своей жизни, но и оставлять их в ней не испытываю желания.
Том Мэшлер. Звонит — волнуется, что я пишу рассказы за деньги, что меня «доит» Кинросс. Не смешно ли, что он смеет давать мне подобные советы? Он, не исключено, знает все на свете о том, как продавать книги, я же знаю все о том, как их писать. Самое нелепое, что он даже не сознает, сколь оскорбительны такие «рекомендации».
12 апреля
Приятно быть «свободным», это как награда за добродетель. Мы по-прежнему тратим слишком много денег, но ведь мы столько лет прожили, не смея потратить хоть сколько-нибудь. Испытываю муки совести оттого, что ничего не жертвую на благотворительные нужды. Сознаю, что должен это делать; но, как и со всем прочим, даю такого рода решениям отстояться — так сказать, на время «запираю» их (да простится мне рожденный под настроение неологизм).
Сегодня прошелся по Флит-роуд и купил несколько книг. «Литературные реликвии» Фицджеральда (1889) в трех томах[742]; «Сочинения» Овидия в трех томах; еще один томик — Петрония и других римских скабрезных авторов; «Лоуренс Аравийский» Томаса[743]: «Избиение младенцев» Уиндема Льюиса (первое издание) и «Дневник» Барбеллиона (первое издание)[744]; кроме того, чашку и блюдце из Нью-Холла, сделанные в 1830 году; стаффордширскую переносную голубую вазу; альбом открыток эдвардианского периода (новое коллекционное увлечение) с видами Хэмпстеда и фото мюзик-холльных красоток; а также дрезденский горшочек для сливок за два фунта.