Тем временем мои нервы на пределе. Не могу сказать, что я утрачиваю свою глубинную веру в романиста Джона Фаулза, но я утрачиваю какую бы то ни было уверенность в писание романов как значимый род деятельности. Хочется окончательно завязать с этим видом писательства и сосредоточиться на стихах, эссе, в конце концов начать учиться живописи.
Дело отчасти в том, что меня влечет к себе и пугает — вернее, скорее пугает, нежели влечет — публичная сторона писательского существования. Позавчера мы пригласили на обед Эдну О’Б., а также Терри Стэмпа с его подружкой-манекенщицей Джин Шримптон; а вчера побывали на вечеринке у Эдны: она собирает у себя чуть ли не весь цвет лондонского художественного мира. Кингсли Эмис и Элизабет Джейн Хоуард, Мордехай Ричлер и Уэскер, кинорежиссеры Клейтон, Доннер и Десмонд Дэвис. Эдна чувствует себя как рыба в воде в этом скоплении людей с громкими именами, в этом райке знаменитостей. И в каком-то смысле я ей завидую (хотя люблю ее ничуть не меньше других литераторов, с которыми знаком). В то же время у меня вызывает живейшее недоверие это стремление пребывать в огнях рампы, находиться в русле пересечения наиболее благоприятствующих современных течений: на стыке романа и кинематографа. В этом мире каждым движет отчаянное желание покончить со своей безвестностью; все, о чем здесь говорится с оттенком тщеславия, — собственные перспективы, или, с оттенком зависти, — перспективы других. Какой издатель приобрел права на книгу такого-то, кто экранизирует такую-то книгу, кто кого в этой экранизации сыграет. Все это отнюдь не сопутствует нормальному творческому процессу, не говоря уже о нормальном образе жизни.
Среди всей этой суеты одиноко, как каменная скала, высится Элиз, убеждающая меня не поддаваться панике, не терять веры в себя, набраться терпения. Ясное дело, всем им нужен еще один «Коллекционер» — нечто компактное и отвечающее нынешним представлениям о том, каким должен быть роман. Между тем быть писателем — значит писать, как полагаешь нужным ты сам, а не как полагают другие, исходя в конечном счете не из литературных (ибо рекомендации и замечания — даже самые здравые — зачастую бывают продиктованы высшими литературными критериями), но из экзистенциальных соображений. Долг заключается в свободе выбора, даже когда совершаешь ошибки, к которым приводит эта свобода.
Роберт Шоу «Солнечный доктор»[820]. Полагаю, как раз такие романы сейчас востребованы. Чистенькие, гладкие, аккуратные, рассчитанные на один сезон и к началу следующего могущие быть с успехом забытыми. Мне как постороннему, беспристрастному очевидцу доподлинно известно, что «Волхв» стоит десятка таких романов. Да только сознавать это — значит испытывать боль. А вовсе не удовольствие. Если бы только внешнему миру дано было постичь этот парадокс писательской жизни: пребывать в сознании, что твоя книга лучше иных других, ничуть не легче, нежели сознавать, что она хуже других.