Подруга, которая, должно быть, долго терпела, наконец возмутилась:
– Что ты говоришь, Клава?! – при этом она испуганно оглянулась, словно призывая в добропорядочные свидетели. – Я категорически не согласна с тобой!
– То и говорю, Соня! – нервно молвила её оппонентка. – Говорю, потому что знаю!
Для убедительности она стукнула сухой ладошкой по столу. Получилось неестественно громко. Из-за дальнего столика во всеуслышание спросили:
– На що ти натякаєш, карга стара?[97]
– Я не намекаю, – с достоинством ответила Клава и так тряхнула головой и жиденькими волосами, что, ей богу, Цветаев услышал, как у неё хрустнули шейные позвонки.
Её подружка, Соня, испугалась и зашипела:
– Тише, Клава, тише!
– Да, – веско сказал бармен, который давно прислушивался к разговору, – здесь не майдан, здесь приличное заведение.
У бармена были загорелые руки и загорелое, обветренное лицо.
– Ти що, гад, сказав?![98] – спросил его, судя по всему, местный бандерлог, и встал из-за стола. Был он млад и хлипок, но горяч. Его уже тянула за фалды:
– Угомонись! Хватит! Не связывайся!
Видно, майдан уже всем надоел и никому не шёл на пользу, время и с ним сыграло дурную шутку под названием вырождение.
– Иди ты!.. – смело ответил ему бармен и положил руки куда-то под стойку.
Должно быть, там у него была спрятана бита или пистолет. Цветаев стал опасаться за свою безопасность: заметут всех скопом, разбирайся потом. Но самое интересное было впереди.
– Не верите?! – смело спросила Клава и торжествующе огляделась.
После непродолжительной тишины бандерлог ответил за всех:
– Не віримо! Якщо не переконаєш нас, я тебе, стара карга, на майдан відтягатиму![99]
– Отведи, если сможешь, молокосос! – смело ответила старуха.
– Що?! – вскочил бандерлог. У него была желторотый пушок на щеках. – Як ти смієш?! Ми за тебе кров проливали![100] – он оглянулся в поисках взаимопонимания, но встретил лишь осуждение, мол, хватит с нам чокнутых, пора угомониться, иди воюй на восток, и затравленно плюхнулся на место.
– Тихо, тихо! – сказали ему из-за соседних столиков. – Пусть молвит!
– А як же наша кров?![101] – едва не зашёлся в истерике бандерлог.
Но на него уже никто не обращал внимания. Бандерлог сдался: он заплакал, детские слёзы возмущения текли у него по щекам.
– Так! – смело сказала Клава. – Слушайте меня внимательно, в кафе вначале войдут две девушки, одна в белых летних сапожках, другая с косичками.
– Косички нынче не в моде, – заметил кто-то вяло.
– Они сядут около двери, – непререкаемо добавила Клава.
– Так це ж і так ясно! Найвільніший столик![102] – никак не хотел сдаваться бандерлог.