Но старуха Клава не отреагировала на выпад.
– Потом мимо проедет инвалид в коляске, он будет кричать: «Всеобщая мобилизация! Ура! На Донбасса!», а только потом сюда войдёт милиционер. Он сядет за стойку и попросил дешёвого коньяка марки «коктебель» три звездочки.
– А скільки?[103] – тут же ехидно спросил бандерлог.
Ему не терпелось посадить старуху в лужу. Клава подумала и сказала:
– Ровно сто пятьдесят граммов, на большее у него денег не хватит.
– Не слухайте її! Не слушайте её! – закричал бандерлог. – Вона нас дурить![104]
– Тихо ты, майданутый, – упрекнули его хором. – Дай старухе наколдовать!
Странный ажиотаж охватил всех, в том числе и Цветаева.
– Ну гаразд… – пригрозил бандерлог. – Я за наслідки не відповідаю[105].
И всё, в том числе и Цветаев, поняли, что он сейчас отправится за подмогой.
– Мы её, если что, сами отведём в милицию, – заверили его. – Сиди, не волнуйся!
– Так я вам і повірив![106] – обличил всех бандерлог, но за подмогой почему-то не побежал.
Кафе успокоилось, и все в напряжении стали ждать, что произойдёт. Цветаеву тоже стало любопытно, он ещё никогда не сталкивался с ясновидящими.
Прошла минута, другая, в кафе, действительно, вошли, нет, не вошли, а влетели две безрассудно смелые девушки, на одной из них, действительно, были светлые летние сапожки, вторая была с тощими косичками. Не обращая ни на кого внимания и не замечая ничего вокруг, они заняли свободный столик справа от входа. Та, что с косичками, воскликнула:
– Ох, как я за тебя рада! А мне не везёт! Женихов много, но всё не те!
– «Всё не те!» – передразнила её подруга. – Кривые, что ли?! По-моему, ты, подруга, перебираешь!
В гробовой тишине кафе бандерлог осуждающе произнёс:
– Вона їй ще співчуває![107]
На него довольно миролюбиво шикнули:
– Не мешайте эксперименту, товарищ майданутый!
Девушки смутились и покраснели. Бандерлог заткнулся. В этот момент все услышали ещё издали: «Всеобщая мобилизация! Ура! На Донбасс! На Донбасс!» и, естественно, бросились к окнам. Но вначале увидели не инвалида, а согбенную спину, потом – седую голову: женщина толкала коляску по центру улицы мимо бронзового Городецкого в шляпе, с чашкой кофе в руке, мимо гранитных столбиков, чтобы машины не заезжали на тротуар. Непомерно толстый инвалид с красным лицом, в «американке», размахивал костылём, в другой руке он держал подтаявшее мороженое, которое капало ему на «американку», прямо на звездно-полосатый флаг. И всё поняли, что инвалида угостили на входе в Пассаж, чтобы он кричал: «На Донбасс! На Донбасс!», а он патриотично добавил отсебятину о всеобщей мобилизации. Ну не дурак ли? Кто же об этом вопит?! Об этом только шепчутся, бестолочь! Следом пара-тройка фотографов снимала эту комедию. Призывные крики инвалида постепенно затихли по мере того, как он удалялся к выходу из Пассажа, и по мере того, как интерес публики к нему падал. Большинству в кафе было стыдно. Все испытали одно и то же ощущение гадливости, словно подглядели неприличную стенку, все, кроме бандерлога, давно утратившего чувство реальности: