По возвращении с Дальнего Востока спустя год я вновь нашел Энцо Майорку в Катании в августе 1971 г. Я рассказал ему подробности моего пoгружения на 80 м и объяснил, почему принял точку зрения CMAS. По моему мнению, мы занимались исследованием новых рубежей и делать это обязаны были вместе, исключив спортивный антагонизм и используя все средства современной техники. Наступил момент, говорил я, отделить глубоководные спортивные погружения с постоянным весом (во время которых атлет не пользуется балластом и должен подняться на поверхность с тем же снаряжением, что было у него при отплытии: в костюме, с ластами, в маске или без всего этого, неважно) от погружений с варьируемым весом, когда ныряльщик обременен тяжелым, в 25 кг и более, балластом и, достигая максимальной глубины, оставляет гам все лишнее, поднимаясь налегке. Энцо не соглашался со мной, и наши живейшие многочисленные дискуссии на эту тему не прекращались.
Итак, Энцо настаивал на своем и, несмотря на решение CMAS, продолжал собственную деятельность под знаменем спорта. К середине августа 1971 г. он достигнет 77 м, и рекорд этот будет стоить ему очень дорого, потому что один из его верных друзей, один из самых великих спортсменов-апноистов Европы, Руджеро Джаннуцци, будет поражен ужасной газовой эмболией — очевидный результат технической ошибки. Энцо прибывает в Сиракузы после происшедшего. Несмотря на напряженную атмосферу в команде, почти раздоры, он решает все же попытать счастья на 80 м. Через три дня я надеваю акваланг, и в момент нашего погружения Рипа, Ди Дадо и другие сообщают мне, что на дне я найду белый платок, на котором написано 78 м. Они просят меня привязать его к направляющему канату на этой глубине, как знамя, чтобы Энцо не мог ошибиться. Дело в том, что маска, которой он всегда пользовался в предыдущих случаях, была теперь отвергнута, но и до моих контактных линз он еще не дошел, поэтому нырял так, как я в 1966 г., т. е. без маски и с очень ограниченной способностью видеть. Прошло две или три минуты, и мы увидели, как Энцо, похожий на подвешенного на паутине наука, делает компенсационный кувырок на 60 м и поднимается на поверхность. Свой “метр больше” он завоюет в следующем 1972 г. (78 м), чтобы затем на просторе Порто-Венере в августе 1973 г. достичь 80 м. Тогда я решаю вмешаться снова. Я убежден, что Человек достигнет 100 м, и я сделаю это, приближаясь с наибольшей осторожностью к этой отметке, которая считается немыслимой.
Для осуществления цели я должен придать больше значения физиологической и психологической подготовке и окружить себя целым экипажем исследователей, медиков, техников. Результат? В ноябре 1973 г. погружаюсь на 85 м без каких-либо проблем и через два дня достигаю глубины 86 м, отдав 20 секунд времени доктору Сандро Маррони для подсчета моего пульса, который он улавливает на сонной артерии. Спортивный рекорд или нет, не все ли равно? Важно было зафиксировать достигнутую глубину при помощи точной аппаратуры и свидетельства двух подводных “охранников”, доктора Сандро Маррони из Медицинской комиссии CMAS и Альфредо Гульельми. Эти четверо находились на финише, и кроме них меня сопровождали фотографы и кинооператоры, потому что речь шла о самом настоящем эксперименте в состоянии апноэ на большой глубине. Итак, первый этап нашей операции заканчивается в начале декабря 1973 г., а в октябре следующего начинается второй, полностью посвященный серии экспериментов, никогда ранее не проводившихся. Фортуна мне улыбается, и в Парети для нас все идет замечательно, мы принимаем гостей, таких, например, как доктор Жак Пикар, который живо интересуется моими поисками именно из-за их научного характера.