Как только завиднелся Новгород, охранники оставили пятёрку и повернули коней назад. Афарей немного успокоился, когда их как мастеровых пропустили через крепостные ворота. Теперь предстояло обосноваться на Кузнечной улице, а разрешение на это надо испрашивать у старосты, который задаст кучу нежелательных вопросов. Но тут за определённую мзду на помощь пришёл хорошо знавший Листаву волхв. Через него заплатили старосте, и тот, уже ни о чём не спрашивая, дал «добро» на покупку полуразвалившейся и давно бездействующей кузни.
Тут уж грек не только успокоился, но и начал клясть себя за то, что поначалу придал значение каким-то приметам: «Христианин, а веришь бог знает во что... Прости меня, Иисусе Христе человеколюбче, из ума выжившего».
Отстроили заново кузницу, задули горн, и дела пошли — мастерство Олафа сказалось! Да и Афарей многое умел... А там и Торстейн кое-чему подучился. А Листава и Рюне хлопотали всё больше по домашнему хозяйству.
Скальд в поисках съестного подолгу ходил по городу, всё замечал, ко всему приглядывался и немало достойного и доброго увидел в укладе жизни славян. Но и дурного тоже.
В первую очередь поразили его взятки в большом количестве и разнообразии: шкурками, зерном, мукой, дорогими украшениями, посудой, мёдом, одеждой, монетами. Брали, давали, не стесняясь, хотя закон народного веча карал за это; только здесь, в вольном граде русов, норманны впервые услышали поговорку вроде «Закон, что дышло, куда повернёшь, туда и вышло»...
И ещё поразила скальда грязь на улицах; хотя они были мощены брёвнами, но после дождей под колёсами повозок эти брёвна разъезжались, и тогда между ними образовывались непролазные колдобины. Видно, не только потом, спустя немало веков, говорили, что на Руси три беды: дороги, налоги (подразумевались разные виды взяток) и дураки. Правда, в большом количестве водятся последние и в других странах.
Народ в Новгороде суетный, вспыльчивый, самолюбивый, весёлый, любивший подраться, но добрый, отзывчивый на чужую беду. Как и сыну Афарея, пришёлся по душе Рюне жизненный уклад рабов и людей, от кого-то зависимых, но живших как свободные граждане.
Один раз скальд увидел Рюрика, выезжающего с дружиной на охотничьи ловы. Думал, что это изнеженный матерью князёк (говорили, что она никогда не расстаётся с ним, подсказывая, что и как делать), а предстал перед глазами крепкий, с гордой осанкой, красивый муж со внимательным, скорее даже цепким взглядом.
«Сладить с таким нелегко будет», — подумал Рюне, и тогда пришла на ум недавно сочинённая им виса о языке, который что знает, всё скажет, а чего не знает, и то скажет. «Потому верь не языку, а глазу», — говорили поэтические строки.