Ален как будто тоже начинает понимать, что они имеют в виду. Он о чем-то спрашивает по-французски и, услышав ответ Симона, шепчет:
– Не может быть. Разве такое возможно?
– О чем вы? – Я подаюсь вперед, встревожившись от этих недомолвок. Старики, не обращая на меня внимания, обмениваются еще несколькими стремительными французскими фразами. Ален смотрит на часы, кивает и встает. Его друзья тоже поднимаются.
– Идем, Хоуп, – говорит Ален. – Нам нужно успеть кое-что проверить.
– Что происходит? – не понимаю я. – Разве у нас еще есть время?
Ален вновь глядит на часы, я тоже сверяюсь со своими. Сейчас почти восемь.
– Должны успеть, – повторяет Ален. – Это важно. Идем. Вещи возьми с собой.
Схватив свою спортивную сумку, я тороплюсь за мужчинами, молча выходящими из квартиры.
– Куда мы идем? – спрашиваю я, пока Анри голосует, пытаясь поймать такси.
– В Парижскую соборную мечеть, – отвечает Симон. – В великую мечеть.
Я изумленно гляжу на него.
– Погодите, мечеть-то нам зачем? Ален дотрагивается до моей щеки.
– Доверься нам, Хоуп. – Он улыбается, глаза возбужденно блестят. – Мы все тебе объясним по дороге.
До нас доходили такие слухи, но мы не знали, верить ли им, – приступает к рассказу Ален, как только мы забираемся в такси. Оно трогается с места, направляясь на юг, к реке. На улицах за окном автомобиля появляются первые прохожие, солнце только начинает согревать землю, окрашивает здания своими лимонно-желтыми лучами.
– Что за слухи? О чем вы говорите?
Ален и Симон обмениваются многозначительными взгля дами. Первым начинает Анри:
– Поговаривали, будто мусульмане в Париже спасли много евреев во время войны, – сообщает он.
Я с удивлением поворачиваюсь к нему, потом перевожу взгляд на Алена и Симона, те кивают.
– Погодите. Вы говорите мне, что мусульмане помогали евреям?
– Пока шла война, об этом ничего не было известно, – добавляет Симон, искоса взглянув на Алена. – Ну или почти ничего.
– Жакоб, – подтверждает Ален, – однажды упомянул о чем-то таком, и я подумал было… – Голос его дрожит, и он сокрушенно трясет головой. – Но до конца так ему и не поверил.
– Тогда было особое время, – говорит Анри, – тогда мы все видели друг в друге братьев. Иудеи и мусульмане. Мусульман нацисты не преследовали во время войны так, как нас, но ведь они всегда чувствовали себя изгоями, совсем как мы, евреи. Мне кажется, некоторым мусульманам было тяжело и больно видеть, как притесняют евреев. Они не понаслышке знали, каково это. Да и где гарантия, что они не окажутся следующими на очереди?
– Словом, ходили слухи, что они помогают нашим, – заключает Симон. – Я никогда не знал, так ли это.