Как бы то ни было, но после майского пленума ЦК КПСС на Лубянке появился ставленник Брежнева Фе-Дорчук, а нелюбимый Андроповым Щелоков устоял. Нет, рано хоронили Леонида Ильича! Каковы бы ни были "перетягивания каната" в Кремле в 1982-м году, но идеологией Андропов продолжал внимательно заниматься, вникая в Детали. И тут волей-неволей опять придется вернуться к не очень значительному на общем фоне "делу Се-манова".
В августе 1981 года органами КГБ был арестован историк-публицист А. Иванов, выпустивший в "самиздате" ряд сочинений, которые идеологическое начальство сочло вредными. В течение лета и зимы по делу Иванова таскали на допросы немало людей, большинство их я знал, это были обыкновенные русские интеллигенты, ни в коей мере не злодеи и не заговорщики. Меня упредили накануне, причем довольно необычно: по телефону в конце июля меня вызвал сам начальник "пятки" генерал Ф. Бобков и, уже при встрече, профессионально-благожелательно улыбаясь, просил меня вести себя "сдержаннее" и просмотреть "круг своих знакомых". Беседа была очень краткая и состояла из общих слов.
Я не придал ей особого значения, просто предупреждают: сиди-ка ты, парень, тихо… Я ошибся.
Это был обычный для той поры, "протокольный", так сказать, шаг органов политического сыска, которые "шили дело" любому гражданину. Полагалось вести "профилактику", то есть пытаться предупреждать возможные нарушения. Вот и меня Бобков "предупредил", хотя отлично знал, что ни с подозрительными иностранцами, ни с агентами влияния я не общаюсь. Но соответствующая "галочка" в моем деле была поставлена: его мы предупреждали.
За мной было устойчивое наружное наблюдение ("наружка", выражаются в "органах"), это так мало скрывалось, что даже я, человек слабо наблюдательный, не мог не заметить. Звонил я уже только из автомата, благо у Киевского вокзала, близ моего дома, их было множество, и по ним говорили беспрерывно, так что подслушивание там крайне затруднено.
Главное для меня — это спрятать документы, в особенности мои летописные записи. Здесь, в этом без шуток опасном деле, мне с готовностью помогли мой старый друг, известный литератор Марк Любомудров и мой ученик молодой историк Владимир Колобаев. Первый спрятал чемодан на даче под Ленинградом, второй — на даче под Москвой. Сделали мы это довольно ловко, ибо Лубянка очень интересовалась моими бумагами, но концов не нашла. Дом был "очищен", что очень важно для возможного подследственного.
Теперь, много лет спустя, с удовольствием выражаю признательность Любомудрову и Колобаеву за их мужество и добавлю — спасли они не мое личное добро, а материалы отечественной истории.