Что странно. Никому эта несчастная Зеня не мешала, никто на неё не обижался: никаких отвергнутых ухажёров, никаких ревнивых невест, никаких соперниц; вообще ни у кого никаких претензий. Ну кроме разве что у драгоценного папаши, который, бывало, гонялся за дочуркой с нескрываемым намерением наказать, а когда догонял, то и сурово наказывал. Но в данном конкретном случае родитель оказался не при делах по причине полнейшего алкогольного ступора, хотя вообще-то здорово на неё был зол, потому как непослушная и всё сбежать грозилась.
Преступника личность порубанных останков вогнала в не меньший ступор. Оглушённый такой новостью убийца не сделал ничего, даже не напился. Зеня ему была по барабану. Не от неё он зверел, не от неё темнело в глазах, а от той… той… что, как змея, выскальзывала из рук. Это та гадина его соблазнила, обольстила вертлявой задницей, раз одарила неземным блаженством и бросила. Вертела перед носом, а не давала. На другой день собиралась уехать. И что?
Надо же было так облажаться!
Майка решила отомстить.
Да не как это делается обычно, к примеру, словом: пустить сплетню, а то ещё можно и делом: отдубасить зонтиком или, по традиции, скалкой. Побить стёкла или вымазать ворота дёгтем тоже отпадало. Ничего явного, публичного и примитивного. Ничего подобного. Свой гнев надо вымещать не на несчастных окнах или воротах. Совсем на другом.
На заднице.
Вот именно: на заднице.
Которая рушила её жизнь.
Приходится с сожалением признать, что Майка практически с самого рождения была дурой. В глаза это особо не бросалось, и люди сего печального факта зачастую не замечали. Ну, разве что время от времени она слышала в свой адрес: «Ты совсем сдурела или как?», «Опять придуриваешься?», «Видали дуру!» и прочее в том же духе, произносимое с осуждением, удивлением и даже возмущением, но никогда на полном серьёзе, так как никому и в голову не приходило, что подобное предположение может оказаться чистейшей правдой. Всё дело в том, что наряду с дуростью Майка обладала блестящими умственными способностями, которые, как всем известно, прекрасно с этой самой дуростью уживаются.
А источник дурости находился в её добром сердце.
Особых неприятностей оно Майке не доставляло, вот только деньги регулярно отнимало, а работы подбрасывало. Просто она никому не могла отказать, когда просили взаймы, и ни за что не могла об одолженных деньгах напомнить, в связи с чем возвращали ей один долг из ста, а то и из двухсот. И такие должники являли собой редкое исключение. Все прочие, испытывая огромное облегчение, что не надо помнить ни о каких сроках возврата, тут же с превеликой радостью о прежних займах забывали и брали новые, а Майке просто физически не удавалось выдавить из себя хоть словечко об ещё не отданных деньгах.