«Экая чертова кукла!» — подумал Мочалов, смотря в немигающие бисеринки японца, и придвинул кресло.
— Прошу садиться.
Господин Охаси сел, складываясь прямыми углами, как заводной. Мочалов взглянул на консула, стоявшего за спиной японца. Тот показал глазами на Охаси и приложил палец к губам. Мочалов, глазами же, дал знак, что понял.
— Моя газета, — заговорил Охаси, не сводя взгляда с Мочалова, — дзерает знать биография Мочаров-сан.
«Черт! Этот тоже с биографией», — вспомнил почему-то Мочалов разговор с Марковым. От этого воспоминания стало неприятно, и, нахмурясь, Мочалов спросил:
— Разве это необходимо?
— Расскажите коротко, — подсказал консул, — год, место рождения, образование.
Путаясь в словах, Мочалов с неудовольствием рассказывал.
Рука японца прыгала по блокноту, и Мочалов с любопытством наблюдал ее пляску. Движения пишущего были непривычны. Рука не шла по бумаге ровными строчками, а точно клевала блокнот, быстро и сердито.
— Моя газета дзерает знать, — опять повторил японец, — какая есть задача на порёт Мочаров-сан?
Мочалов удивился.
— Но ведь вам известно, наверное, что случилась катастрофа с нашим кораблем в полярных водах. Нужно спасти людей, и мы летим их спасти.
Господин Охаси закивал, записывая.
— Есть-ри Мочаров-сан уверен дорететь в Арктику и хорошо кончать экспедиция в дурная порярная погода?
Мочалов пожал плечами.
— Можете написать, господин Охаси, что мы не привыкли останавливаться перед дурной полярной погодой для спасения товарищей.
Японец записал. Потом, подумав, спросил:
— Какая есть порьза дря Мочаров-сан на такой опасни порёт?
Мочалов уставился на японца.
— Я не понимаю вопроса.
— Я хотерь знать, — терпеливо пояснил японец, — какая прата будет давать хозяин парохода Мочаров-сан на удача порёта?
И опять Мочалов нахмурился. Второй раз вопрос японца странно соприкоснулся с марковской философией удачи.
— У наших пароходов, господин Охаси, нет другого хозяина, кроме нашего государства. Принять участие в спасательной экспедиции — обязанность всякого советского летчика, и если бы мне предложили деньги за полет, я принял бы это как оскорбление.
— Я есть понярь, — кивнул Охаси, клюя блокнот, — русские имеют борьшая доброта. Я читарь романи писатерь Достоевски-сан. Русские имеют рюбовь дзертвовать себя на других.
— Достоевский устарел, господин Охаси. Русские перестали любить жертвовать собой. Я сам не хочу стать жертвой льдов и спасу товарищей от угрозы стать их жертвой.
— Почему Мочаров-сан так уверен на успех?
Мочалов начинал раздражаться от бездушного голоса японца и вопросов, казавшихся ему неимоверно глупыми.