— Эх! Хорошо жить, Митчелл, черт возьми! — сказал Мочалов. — Что бы такое сделать повеселей?
— Не знаю, пайлот.
Мочалов задумался, потом слегка покосился на Митчелла и, засунув руку в карман, вытащил бутылку.
— Странно, — сказал он, подбрасывая бутылку на ладони, — одну я выбросил, а эту забыл.
Он повертел бутылку за горлышко и снова искоса взглянул на Митчелла.
— Она, кажется, откупорена, Митчелл?
— Да, пайлот.
— Что же с ней делать? Может быть, выпьем полстаканчика в вашу честь, Митчелл?
— Это не разрешается уставом, пайлот, — сурово ответил Пит, отведя глаза в сторону.
Мочалов вынул пробку и налил по четверти стакана себе и Митчеллу.
— Нет правил без исключения, — он пододвинул Митчеллу стакан, — это одно из положений диалектики, товарищ Митчелл.
— Я не знаю, что такое диалектика, — невозмутимо ответил Митчелл, принимая стакан, — но знаю, что это хороший ром, пайлот.
— За ваше будущее на большой земле, Митчелл! — Мочалов звякнул своим стаканом о стакан Митчелла.
— Тэнк ю, пайлот, за ваше также.
19
Самолеты низко пронеслись над Эгершельдом, держа курс на морскую обсерваторию. На бледно-голубом серпе Золотого Рога утюжками стояли военные и торговые корабли. Их было много, и они были по-парадному расцвечены флагами.
— Посмотри, — услыхал Мочалов в наушниках голос Саженко, — везде и повсюду флаги. Праздник, что ли?
— Какой? Первое мая три дня назад было.
Мочалов с недоумением разглядывал бухту, корабли, набережные, дома. И на домах, как на кораблях, красными бабочками отдыхали флаги.
«Непонятно, — подумал он, — может быть, новый какой-нибудь праздник объявили».
Корабли на рейде, шхуны, катера, баржи быстро отлетали назад. Из глубины бухты надвигались железо-стеклянные купола ангаров гидроавиации.
Площадка на берегу у ангаров казалась сверху огромным пестрым цветником, цветы которого передвигаются с места на место. Сделав два круга над ангарами, Мочалов повел самолет на снижение. По мере уменьшения высоты он разобрал, что возле ангаров скопилось огромное количество людей. Казалось, все население города собралось здесь. Проносясь над набережной, он сквозь грохот мотора услышал глухой гул выстрелов. Это было уже совсем непонятно.
— Ты погляди, какая толпища собралась, — снова услыхал он изумленный голос штурмана. — Показательные полеты какие-нибудь, что ли?
— Должно быть, — рассеянно ответил Мочалов, ведя самолет на посадку.
На узком каменном язычке волнолома стояла огромная группа людей, и там плавленым серебром блестели трубы оркестра. Теперь Мочалов уже ясно различал отдельные человеческие фигуры. Он выключил мотор. Встречным ветерком донесло обрывок марша. И вдруг, сажая машину, в минуту, когда поплавки, шипя, вспенили воду и навстречу мягко поплыла стенка набережной, Мочалов внезапно понял.