На другом берегу реки, над величественным Золотым дворцом, над мечетью Газмийя, над Дворцом Золотых ворот вился легкий туман. Кое-где все еще виден был свет. По Тигру шла серебряная лунная рябь. На береговых "деревьях смерти" вновь раскачивались, повешенные. В эти тяжелые минуты рабыни жили надеждами, вспоминали свое прошлое, гордились им и как ни в чем не бывало пели:
Объявится ль пророк, который смело
кичливому Багдаду возвестил бы,
что в племени сосущих молоко
шальных верблюдиц и вонючих коз
не наберется сотни человек,
которые все вместе бы сравнялись
с одним хотя бы волоском Ширвина,
иль Джавидана, что великомудр.
Мой дед - Шахраи, мой прадед - Джаваншир.
Достойнее, чем мой преславный род
не отыскать, хоть обойди весь мир.
С соседнего корабля отзывались рабы-хуррамиты.
Фарраши, пустив вскачь своих коней по берегу, тыча плетками в сторону кораблей, поносили купцов:
- Эй, протухшие верблюжьи туши! Заткните глотки этим негодяям!
Купцы притворялись, будто не слышат, а рабы назло фарра-едам пели еще громче:
Отвека одеждою служит им шерсть
вонючих верблюдов горбатых,
а пищею служит им молоко
вонючих верблюдец горбатых.
Мы - дети огня, украшенье земли,
летит наша слава в далекие дали.
Мы - те, что всю жизнь на конях провели,
нам предки величье своё завещали.
Когда корабли проходили под мостом Рас-аль-Чиср, все онемели от ужаса. На мосту раскачивались высохшие трупы.
А в это время халиф Гарун ар-Рашид, стоя вместе с наложницей Гаранфиль и наряжалыцицей Ругией у окна Золотого дворца, смотрел на корабли, увозящие рабов. На ресницах у женщин сверкали слезинки.
XVI
КОМНАТА ДЛЯ НАРЯЖАНИЯ
Женщина, что скрытая казна, - только
сняв покров, узнаешь цену.
Много воинов Абдуллы, полководца халифа Гаруна, полегло в сражениях с хуррамитами, а раненых да искалеченных и счесть невозможно было. В селах, где шли бои, возникали кладбища муд-жахидов - борцов за веру. Халиф знал об этом. Но, не считаясь с потерями, неизменно писал Абдулле: "Силы халифата неиссякаемы. Сколько бы войск ни потребовалось, пошлю. Не поставив хур-фамитов на колени, в Багдад не возвращайся!"
В такую-то пору в Золотом дворце, не переставая, кипели казаны, как говорится, то открытые, то закрытые. Вряд ли кто из придворных любил наследника Амина, вечно занятого развлечениями, Айзурану хатун, мутившую весь халифат, или Зубейду хатун, неизменно поглощенную интригами. Симпатии были на стороне персиянки Мараджиль хатун и ее разумного, рассудительного сына Мамуна. Волей-неволей халиф вынужден был изменить свою политику. Опасаясь остаться в одиночестве, он решил привлечь недовольных аристократов на свою сторону и прослыть справедливым правителем: "Устрою большой и роскошный пир в честь рабов. Пусть видят, что халиф любит справедливость и не отличает рабов от рабовладельцев, и к тем, и к другим относится одинаково". Прознав о готовящемся торжестве, дворцовые рабы возликовали. Но мало кто догадывался об подоплёке этой затеи.